Утенок, который собирался забраться ей на руку, удрал подальше вместе со своими собратьями.
— Что?
— Оставь их в покое! Это наш эксперимент!
— Но я просто хотела потрогать…
— Они должны быть дикими животными, а не привязываться к людям.
— Отлично.
Кэндес развернулась и ушла, а мы, не веря своему счастью, смотрели ей вслед. В конце концов, мы проводили здесь каждое лето. Это была наша ферма!
В тот день купаться мы отправились одни, а когда вернулись, обнаружили Кэндес в лаборатории — за созданием собственного утиного выводка.
Великолепно!
— Смотрите! — завопила она. — Я тоже делаю утяток!
Смотреть на это мы не имели ни малейшего желания, но я предложила проявить хотя бы формальный интерес.
Кэндес с гордостью продемонстрировала нам последовательность генов — модификацию той последовательности, которую матушка Редд использовала для работы с бобрами.
— Мы это уже пробовали, — заметила Меда.
— Знаю. Я просмотрела ваши записи. Но я добавлю новый обонятельный ряд.
Она просмотрела наши записи! Они были на запароленном компьютере!
Напрасно я призывала свою цепочку к спокойствию: лицо Меды исказилось от ярости.
— Что ж, удачи! — прорычала она, и мы выбежали вон.
Укрывшись в хлеву, слишком разъяренная для химиомыслей, Меда изрыгала проклятья вслух. Не привыкшие к таким бурным проявлениям эмоций свиньи взволнованно визжали и топали копытцами.
— Она украла наш проект! Да еще и рылась в наших записях! Нет, так больше нельзя!
— Она просто хочет помочь… — сказала я, но никто не купился на эту ложь. — Мы должны дать ей шанс.
Мануэль зарычал и выбросил в воздух злобную феромонную змейку.
— В конце концов, в ярмарке может участвовать любой желающий, — продолжала я.
Никто не смотрел на меня.
Все повернулись ко мне, и согласие было как запах свежего хлеба. Я могла бы воспротивиться, но не стала. В конце концов, мне тоже хотелось выиграть конкурс!
— Хорошо.
Мы стащили в сарай все инкубаторы, которые смогли раздобыть в лаборатории. Правда, Кэндес все же успела заграбастать себе пару штук. Тогда мы подумали немного и из подручных средств смастерили еще дюжину.
В качестве генного материала мы выпросили в Институте у профессора Эллис самые свежие последовательности: для млекопитающих, рептилий, птиц — всё, что только можно было запихнуть в утиную ДНК. И вот, забросив все дела, мы принялись лепить яйца. Мы занимались этим ночью, и днем, и даже во время занятий. К тому времени, когда нас уже начало тошнить от одной мысли о яйцах, в инкубаторах их лежало больше двенадцати дюжин.
Мы рассчитывали, что хотя бы некоторые продемонстрируют что-нибудь такое, с чем не стыдно будет появиться на ярмарке. Соперничать с такими объемами Кэндес просто не сможет. Так что мы ее сделаем, это наверняка!
— И какие в них гены?
— Ну-у… — неуверенно протянула Меда.
Матушка Редд скептически обозревала длинные ряды утиных яиц. Инкубаторы мы спрятали в пустых стойлах, но не заметить свисающую с балок паутину проводов было довольно сложно.
Матушка Редд просмотрела изменение генетического кода и укоризненно покачала головой.
— У вас же ничего не подписано, — сказала она.
Меда опять промычала нечто невразумительное.
— И где у вас контроль изменчивости? Где лабораторные журналы?
На этот раз мы постеснялись даже помычать. В воздухе повисло замешательство. Я уже приготовилась к заслуженной отповеди, но вместо этого матушка Редд сказала:
— Идемте. Хочу вас кое с кем познакомить.
Мы выбрались из хлева и вслед за ней прошли через двор к дому. Всю дорогу я старалась сдержать рвущееся наружу «ну вот, я же говорила». Стром и Бола виновато отводили глаза. Тоже мне, экспериментаторы…
В большой комнате мы увидели Кэндес и еще одну незнакомую цепочку. Это был мужской квинтет, лет тридцати на вид. Один из них прослушивал Кэндес стетоскопом, пока второй простукивал грудную клетку.
— Доктор Томасин, это Аполло.
— А, Аполлон Пападопулос! Рад познакомиться. Цепочка с такой прекрасной родословной…
— Гм… Спасибо.
Кому какое дело до нашей родословной? Мы были задуманы, созданы и выращены в яслях Минго. И вся наша родословная заключалась в том, что генетики взяли и смешали вместе яйцеклетки и сперматозоиды.
— Я врач Кэндес, — заявил он. — Ее создатель.
Несколько звеньев Кэндес покраснели.
Для специалиста по человеческой генетике он был очень молод. Однако, должно быть, он еще и необычайно талантлив, раз ему удалось сконструировать септет.
И тут я увидела доктора Томасина глазами Бола: да, тот явно был генетическим донором Кэндес. Будь она рождена естественным путем, он назывался бы ее отцом.
Как странно… У нас самих не было ни отца, ни матери, хотя мы имели представление о значении этих слов. Матушка Редд, несмотря на имя, была для нас больше наставницей, нежели реальной матерью.
— Поздравляю, — пробормотала Меда.
— Спасибо.
Доктор Томасин отвернулся и принялся обсуждать с матушкой Редд какие-то проблемы наностыковки, так что мы незаметно сбежали из комнаты, преследуемые по пятам неуемной Кэндес.
— Правда, он классный? — с восторгом выдохнула она.
— У тебя очень симпатичный отец, — сказала Меда, раньше чем я успела остановить ее.
— Он мне не отец! Он мой доктор.
— Но вы с ним…
— Как поживают твои утки? — спросила я.
— По-моему, они скоро проклюнутся, — сообщила Кэндес. Бола отметил, что на этот раз заговорило другое звено. Она меняла интерфейсы, когда менялась тема разговора, в то время как нашим интерфейсом всегда оставалась Меда, и общение с другими цепочками всегда шло через нее. — Я регулировала освещение и подогрев, чтобы было похоже на настоящую утку, сидящую на яйцах.
— Молодец, — неискренне похвалила Меда.
