в одному ему ведомых пропорциях, пересыпал смесь в миниатюрную бронзовую воронку, плевал туда – и выводил очередной фрагмент узора.
– Еще одно, последнее заклятие!.. – напевал лейб-малефактор, морща лоб.
Вскоре старец надежно закрепил новорожденное заклинание го-меостазиса и умыл руки.
– Теперь судьба графа Ивентуса всецело в руках его сиятельства, – с блаженной улыбкой сообщил он Мускулюсу. – Поостережется строить козни – проживет долгую и… хе-хе… счастливую жизнь. Если же окажется неблагоразумен… Пожалеть об этом он успеет, а искупить – вряд ли. Впрочем, в гробу я видал этого графа. Знаешь, отрок, зачем я пригласил тебя?
— Никак нет, господин лейб-малефактор!
— Тогда разуй уши и внимай…
Прошение из Ясных Заусенцев поступило на высочайшее имя. Его вручили королю вместе с другой прошедшей строгий отбор корреспонденцией. Нечасто среди посланий от монархов сопредельных держав, верительных грамот послов и ходатайств вельмож, ущемленных в правах, встречается такая «слёзница»- челобитная. Если уж робкие сельчане отважились писать лично государю, а бдительные канцеляр-мейстеры дали бумаге ход – значит, в прошении содержится важная изюминка.
Последний раз канцелярия так рисковала, когда в Малых Валуях нашли пряжку от сандалии Вечного Странника. Пряжка, между по-чим, оказалась подлинной: творила чудеса, облегчала дорогу дальнюю и оказывала снисхождение паломникам.
Его Величество хмыкнули с интересом и углубились в чтение. Затем Эдвард II около часа пребывал в задумчивости, кушая фисташки. Наконец король просветленно воскликнул: «О! Серафимушка!» – и, звякнув в колокольчик, велел слуге отнести письмо Серафиму Нексусу.
С указанием разобраться и по исполнении доложить.
— …Вот, разбираюсь. На, дружок, почитай. Ехать-то тебе придется!
— Куда ехать? – оторопел Мускулюс.
– Не кудыкай, дорогу закудыкаешь, – строго напомнил вредитель.
— Далеко ли? – поправился малефик.
— В эти самые Заусенцы. Проклятие у них, понимаешь!
— Проклятие? Кто их, телепней, проклял?
Старец развел руками на манер уличного фокусника. Складывалось впечатление, что он вот-вот должен был достать из шляпы незна-комца-проклинателя, да передумал. Или фокус не удался.
— Нихон Седовласец. Сто лет назад.
— Нихон? Ерунда! Он никогда никого…
– Знаю, отрок. Не проклинал. Никогда, никого, ни за что. А этих, выходит, проклял. Аккурат в Гурьин день Нихонову проклятию сто лет исполняется. Поедешь, зарегистрируешь в «Старую клячу»…
«Старой клячей» в лейб-малефициуме именовали «Клятый свод» – перечень известных Высокой Науке проклятий, с фиксацией прямых и косвенных воздействий, а также с базовыми методиками снятия. В свое время Андреа чуть не свихнулся, заучивая: «На объект, на жизнь объекта, на окружение объекта, на посмертие объекта, на объекталь-ную деятельность… »
— Скорей всего, глупость несусветная…
— Разумеется, глупость! – согласился Мускулюс. – Совершенно незачем туда ехать! Виси над поселком реальное проклятие, да еще Нихона Седовласца – все б давно оттуда разбежались. А раз живут – значит, вранье. Выдумали тоже…
— …Ас другой стороны, – как ни в чем не бывало продолжил лейб-малефактор, и Андреа прикусил язык, – вдруг там и впрямь Ни-хоново словцо обнаружится? А? Ты вдумайся: единственное проклятие Седовласца! Такой случай упускать нельзя, дружок. Изучить надо, вникнуть. Если оно до сих пор действует – подпитать манкой, под охрану взять… Как ценный раритет и памятник Высокой Науки. – Старец чихнул от возбуждения. – Езжай, езжай, отрок! Нечего в столице киснуть!
«Вечный Странник, ну почему – я? Почему – именно сейчас?!»
– У меня отпуск, – отважился напомнить Мускулюс. – С завтрашнего дня.
Серафим милостиво покивал.
— Разберешься с этими, проклятыми – и бегом в отпуск. Заслужил. А если окажется, что зря челом били… – лейб-малефактор причмокнул от удовольствия, блестя глазками-вишенками. – Помяни их незлым тихим словом. Чтоб занятых людей от дела не отрывали.
— Мы с женой вместе собирались! – в отчаянии выложил малефик последний козырь. – Она уже из Чуриха сюда вылетела. Наама не поймет…
— А ты на меня сошлись, дружок, – подмигнул лукавый старец. – Скажи: я тебя силой принудил. Вали кулем на нас с королем! Жена поймет, ты уж не сомневайся. Она у тебя умница, я в курсе…
Кряхтя, Нексус стал выбираться из-за стола. Сухая, похожая на птичью лапу ладонь чуть не смахнула на пол стопку книг в переплетах из лилльской кожи. Среди гримуаров явственно различались «Этические парадоксы высшего малефициума» Целтуса Масона и классический труд «Дифференциальное счисление малефакторных воздействий» Альбрехта Рукмайера.
«Рука славы», висевшая на стене, небрежно скрутила кукиш, давая понять, что аудиенция окончена.
Мускулюс с сожалением окинул взглядом длинный стол, установленный прямо во дворе Юрася Ложечника. Он успел отдать должное и наваристой ухе, и печеным баклажанам с чесноком, и мясной кулебяке – с пылу, с жару, и подчеревине, копченной на вишне. Под шкалик-другой «сливянчика» еще можно было бы… Он сурово пресек предательские мысли.
— Шкварочек, мастер?
— Благодарю, достаточно. Не пора ли нам перейти к делу?
— Да-да, оно, конечно… – староста с шумом выдохнул. – Я готов. Выглядел Юрась – краше в гроб кладут.
– Про вас я помню. Отправьте кого-нибудь за другими. Мне нужны потомки свидетелей. Главное, чтоб помнили рассказы пращуров об известном нам событии. Человек пять наберется?
Староста наморщил лоб.
– Кжыш Тесля, Маланка Невдалая, Яшик-сукоруб, – он загибал корявые пальцы. – Братья Сычи, ясен заусенец. Ну и Брёшка Хроба-чиха, куды ж без этой гадюки… Эй, Марек, подь до батьки!
Когда белобрысый Марек, получив подробные инструкции, умчался прочь, малефик наклонился вперед, поймал взгляд старосты – и не отпустил.
— Это хорошо, что мы с вами остались наедине. Вы ведь тоже не забыли, что вам говорил прапрадед?
— Прапрадеда я живым не застал. Прадед рассказывал. А больше – дед.
— Ничего, сойдет. Прямая ниточка, по мужской линии. Три-четыре узелка – пустяки. Распутаю. Сидите, молчите и не бойтесь. Я сделаю ваш рассказ максимально достоверным. Будьте спокойны, чары совершенно безопасные. Вы меня поняли?
Юрась сглотнул, дернув кадыком.
– Ага, мастер. Понял.
– Вот и чудесно. А теперь – ни слова. Начнете говорить, когда я подам знак. Нуте-с, приступим!
Малефик взял старосту за ауру, нащупывая пратеритные нити.
Прислушался.
«Бродяга!.. »
Что ж, для начала – неплохо.
— Бродяга! Эй, бродяга! Нихон обернулся.
— Ну бродяга же!
Мелкий, но бодрый дядя махал ему из-за плетня сразу обеими руками. Со стороны дядя напоминал ветряк. Таких Нихонова бабушка, светлая память старушке, звала «мужичок-свежачок». И утверждала, что они долго не портятся, потому что дальше некуда.
– Да иди ж сюда!
Нихон подошел. Огромный, в одежде, бурой от пыли, с длинными, крепко битыми сединой волосами, он меньше всего походил на мага. Даже на волхва-странника, гадающего встречным-поперечным на
