бренного мира, успел стать нелегким в общении человеком, и лишь милые сердцу воспоминания школьной дружбы иной раз всплывали в его памяти.
Масаги видел причины всего этого в разнице материального положения двух бывших приятелей- подростков.
Когда они посещали элитарную частную школу для мальчиков, и Масаги, и Сирахасэ обнаружили некоторое сходство душ. Для их одноклассников само собой разумеющимся было поступление в государственное высшее учебное заведение типа старого Императорского университета, а их двоих объединяло то, что они оба предавались мечтам, далеким от действительности. Кроме того, семья Сирахасэ была необычайно богата. Его состояние позволяло ему не работать после окончания учебы, а семья Масаги хоть и была зажиточной и знатной, но в ней подрастали младшие братья и сестры, поэтому он нуждался в работе и не мог позволить себе праздных мечтаний.
…В комнате, обставленной антикварной мебелью, стояли лампы с абажурами из разноцветного стекла, отбрасывающие тусклый свет. Это были лампы времен Тиффани, и Масаги вспомнил, что ему уже показывали их в предыдущий приезд.
«Здесь все по-прежнему», — подумал Масаги, окидывая взглядом просторную гостиную, создающую иллюзию присутствия в каком-нибудь старинном европейском замке.
В большой комнате с высокими потолками комфортную температуру поддерживал климат-контроль, а кроме того, в камине тлел древесный уголь, и от его едва заметного невысокого пламени даже там, где стоял гость, ощущалось тепло. На полочке для безделушек в отблесках пламени посверкивали ряды стеклянных фигурок — они привлекали взгляд своими оригинальными красками.
И прежде, когда Масаги приглашали в этот дом, у него захватывало дух от вида великолепной коллекции… Она заметно увеличилась со времени его последнего посещения.
Нельзя сказать, что эти визиты были тягостны для Масаги. Заполоненная антиквариатом вилла являла собой подобие музея. У Сирахасэ был острый взгляд на предметы искусства, потому он имел репутацию человека, которому нельзя всучить подделку. Именитые коллекционеры доверяли ему вести свои дела.
— Говорят, ты стал писателем, — сказал Сирахасэ.
В ответ Масаги усмехнулся.
Писатель? Просто он нашел способ отношений с этим миром. Ежедневная электричка. Двое детей. Нелюбимая и сварливая жена. Книги как предмет роскоши. А тут один из литературных журналов выдвинул его дебютный рассказ на премию. Он не помышлял о лаврах маститого прозаика, не мечтал, что благодаря литературным трудам сможет выплатить долг за свой дом, в котором они сейчас живут, и поэтому не собирался бросать свою теперешнюю службу. Однако только в те недолгие часы по выходным, когда жены и детей не было дома, он мог предаться любимому делу и забыть о действительности.
— Еще немного бренди? — спросил хозяин.
Встав с кресла, Сирахасэ придержал его, но кресло продолжало как-то странно качаться.
Казалось, что место хозяина немедленно занял кто-то другой и принялся энергично раскачивать кресло. Так выглядело это движение.
Масаги молча наблюдал странную сцену. Когда в один из прошлых своих приездов он выразил удивление, ему объяснили, что этот особняк спроектирован необычно, и поэтому мебель в нем способна двигаться под воздействием потоков воздуха.
«Дом скрипит, слышны трубные звуки; из комнат, где никого нет, доносятся голоса: все это и придает ценность этому особняку», — посмеиваясь, утверждал тогда отец Сирахасэ.
Создавалось впечатление, что дом был специально построен так, чтобы в нем происходили подобные вещи.
Сирахасэ вернулся с бокалом бренди и, усаживаясь в кресло, едва заметно взмахнул рукой, будто прогоняя кого-то. Масаги, принимая бокал, испуганно отпрянул. «И все-таки он изменился», — снова подумал гость.
— Похоже, в этом доме по-прежнему полно привидений, которые любят пошутить, — вслух заметил он.
— Ты их видишь? — спросил Сирахасэ. Масаги отрицательно покачал головой.
— Нет, не вижу. Тебе, наверное, известно, что я совершенно лишен способности обнаруживать привидения.
— Помнится, в прошлый приезд ты говорил то же самое. Однако ты, наверное, их чувствуешь?
«Нет, не чувствую», — хотел было ответить Масаги, однако непонятное ощущение заставило его вздрогнуть. Ему показалось, будто что-то надавило ему на грудь. Словно к ней прижался ребенок. А затем ему почудилось какое-то мельтешение перед глазами.
Масаги нарочито медленно поднял бокал к глазам и затем сделал один глоток.
— Не чувствуешь? — как бы подтрунивая, спросил Сирахасэ. Масаги ответил вполне серьезно:
— Не чувствую! Не пугай меня! Это что, какой-то трюк?
— Трюк? Пожалуй…
— Не говори загадками. Мы не виделись с тобой сто лет. И вдруг ты звонишь, приглашаешь к себе. Тебе что-то от меня нужно? Скажи прямо.
Отшельник, живущий в европейском доме в глубине обширных владений; загадочные сквозняки; движущаяся мебель. Возможно, здесь водятся призраки. Чем не материал для нового рассказа?
— У меня и правда есть к тебе просьба. Так, пустяк… До меня дошли слухи, что ты стал писателем. Я вспомнил, что еще в школьные годы ты много читал и здорово сам сочинял разные истории.
— И позвал меня потому, что вдруг вспомнил?…
Сирахасэ бросил быстрый робкий взгляд в ответ на шутливую реплику Масаги.
— Об этом поговорим после ужина. Я действительно рад, что ты не поленился приехать в такую даль. Как долго ты сможешь пробыть здесь?
— У меня целых три выходных. В понедельник утром откланяюсь и днем уже буду в Токио.
— Ну что ж, значит, сможешь погостить два вечера: сегодня и завтра. Я рад!
«Интересно, искренне ли он рад? — размышлял Масаги, изучая мрачное выражение лица Сирахасэ. И в школьные годы приятель был мизантропом, сторонившимся людей, а сейчас выглядел еще более замкнутым и странным. Его голос звучал спокойно, но Масаги чутко уловил в нем какое-то напряжение. — И почему он пригласил меня именно сейчас, ведь дружба давно врозь?»
В это время неожиданно скрипнула дверь.
Дверь в гостиную сама собой раскрылась и снова громко захлопнулась. Как будто кто-то вышел из комнаты.
Обернувшись к двери, Масаги вопросительно взглянул на Сирахасэ, тот едва заметно ухмыльнулся.
Затем, как бы желая смягчить впечатление, беззаботно рассмеялся.
На ужин была свежая тушеная говядина в томатном соусе. К ней подали ароматный хлеб, который, по словам хозяина, каждое утро привозили на виллу из местной пекарни.
Так как кухня была отменной, Масаги поинтересовался, не нанял ли он повара, на что Сирахасэ ответил, что готовит все сам.
— Мне меньше всего хочется пускать в этот дом чужих людей. Только для уборки я приглашаю человека раз в неделю… — наливая в бокал красного вина, продолжал он безразличным тоном.
Должно быть, в подвалах этой усадьбы имелся огромный запас вин. От превосходной еды и изысканного вина настроение приятелей заметно улучшилось, за разговором о любимых поэтах древности первоначальная неловкость исчезла.
Загрузив посуду в моечную машину, они вернулись в гостиную, где в камине плясал приветливый огонек, и здесь, разглядывая стеклянную посуду и лампы, достойные названия произведений искусства, огромную музыкальную шкатулку и картины на стенах, Масаги задал Сирахасэ вопрос:
— Итак, какие вещи ты коллекционируешь в последнее время? Сирахасэ ухмыльнулся:
— Хочешь взглянуть? Масаги пожал плечами.
— А разве ты не хочешь похвастаться?
