хорошо.
— Садись, дорогая, садись, — безжалостно хмыкнул Соболь. — Мне нужно знать, из-за кого болеют мои дети!
— Хватит! — закричал Шмаков. — Не мучайте никого! Розу взял я!
Трофим тут же подскочил к нашему образцовому ледовозчику и врезал ему по уху.
— Отставить! — прохрипел я. — За самосуд буду наказывать безжалостно! Пусть Вадим расскажет, для чего ему это понадобилось! И почему все болеют!
— Не скажу, — с неожиданной твердостью отозвался Шмаков. — Можете сжечь меня или выгнать из убежища, но я не скажу!
— А что, и сожжем! — Соболь уже кипел.
— Оставьте нас, — приказал я. — Мы поговорим, и тогда я приму решение.
— Да он тебе горло перегрызет, — с ненавистью глядя на молодого человека, провозгласил Распопов. — Уж если он покусился на мою розу…
— Выйдите, — повторил я. — Это приказ главного техника реактора. Люди подчинились — дисциплина все же вырабатывалась в нас годами. Вадим сел в кресло детектора.
— Мне очень жаль, Егор. Я не знал, как работает детектор — иначе обязательно признался бы… А детектор я мог обмануть. Потому что розу срывал не для себя и вовсе не для каких-то целей.
— Рассказывай.
— Дело касается не только меня.
— Тебе придется рассказать! Шмаков опустил глаза в пол и заявил:
— Я сорвал розу для женщины.
— Догадаться было несложно. Для кого?
Вадим снова замялся. Наконец решился и выдавил:
— Ее зовут Роза. Понимаешь, роза для Розы — так символично… Тем более, она рассказала, что никогда не видела цветка, в честь которого названа. Ей всего шестнадцать лет. Она не из нашего убежища — из БДБ-48. Работает ледовозчицей. Мы с ней познакомились на леднике.
Я опешил.
— Ты отдал розу незнакомой девушке? Которая неизвестно что может с ней сделать?
— А что она может сделать? Ты тоже поверил в колдовство, Егор? Мне стало стыдно.
— Нет, конечно… Но почему началась эпидемия?
— Когда я подарил ей розу, она была в таком восторге, что поцеловала меня.
— Без маски? — машинально спросил я и понял, что сморозил глупость. Целовать девушку в шерстяной маске? Когда сам в маске? Лучше уж пожевать кусок войлока!
— Да, без маски. Я люблю ее. Она — лучшая девушка на свете. Красивее, чем роза Распопова.
Стало быть, мы получили обычное вирусное заражение. Не слишком опасное, просто неудобное…
— И давно вы знакомы?
— Месяца три.
— Вот почему ты зачастил на ледник… Но за твои светлые чувства пришлось расплачиваться всему убежищу. Знаешь, каким может быть наказание?
— Изгнание?
— Да. Или возмещение ущерба. Я склоняюсь к последнему.
— Я готов, — обрадовался Вадим.
— Каждому пострадавшему привезешь по пять санок льда. Помимо обычной нормы, конечно. Думаю, года за три управишься…
— Ясно, — сник Шмаков.
— Но, с другой стороны, похоже, мы выровняли бактериологический фон с убежищем БДБ-48… И сможем чаще ходить к ним в гости, снимать там маски. Брать жен оттуда и отдавать в их убежище своих девушек. Это не так плохо: демографическая ситуация у нас не слишком хороша. Поэтому я снижаю виру до двух санок на пострадавшего. И еще ты можешь расплатиться кольцами — по договоренности.
— Так будет справедливо, — кивнул Вадим.
— Вот и отлично.
— Но я не хотел бы, чтобы кто-то узнал…
— Глупости. Глупости и предрассудки. Шила в мешке не утаишь. К тому же, я так понял, ты собрался с ней жить?
— Конечно. Только не сейчас — она еще молодая…
— Ладно, не беспокойся.
Выйдя к людям, ожидающим нас за дверью в технический зал, я объявил:
— Проступок Шмакова объявляется подлежащим прощению. Люди заболели по его вине, но в колдовстве он не виновен. Только в халатности. Каждому пострадавшему будет назначена вира — двое санок льда.
— Оно и ничего, — хмыкнул Соболь, представив, видимо, сколько льда достанется его семье. — Тем более, Шмаков — свой человек, что бы он ни натворил.
— А в убежище скоро станет больше народу? — тихо рассмеялась Лидия Игнатьевна.
Пожилому библиотекарю, знавшему толк в розах и в ухаживаниях, дополнительные объяснения не понадобились.
Гвинет Джонс
ЗАГРОБНАЯ ЖЕНА
В традиционном лар’зцском обществе, — говорил инопланетянин, — жену нередко хоронили вместе с мужем. Красивый обычай, как по-вашему?
Весь наличный Активный Состав межзвездного сухогруза уставился на него с некоторой тревогой. Этот прославленный пассажир, который предпочел составить им компанию, бодрствуя в перелете, любил поиграть со стереотипами. Никогда не поймешь, шутит он или нет. В черных глазах Сигурта, ромбовидных и с четким ободком, нисколько не похожих на овалы жителей Терры, поблескивали смешливые искорки.
— Нет-нет! Ее не хоронили заживо. Ничего подобного. Она поселялась в склепе: удалялась туда по собственной воле, чтобы остаток дней провести в покое и одиночестве. — Он почесал за ухом заостренным (точь-в-точь коготь) пальцем. — Знать и пейзане Лар’зца придерживались этой традиции вплоть до недавних времен. И, разумеется, изгои. Беженцы.
Они сидели в кают-компании: семеро звездоплавателей с Терры, неотъемлемые компоненты программного обеспечения, плюс один прославленный инопланетный археолог. В трюме путешествовали, держа путь на Галактическую Выставку, ценнейшие артефакты с планеты Сигурта. Атташе по культуре разных планет и их свиты совершали перелет в искусственном сне, но это черноглазое изящное существо с дымчатой кожей предпочитало бодрствовать. Терране не знали (поскольку не привыкли читать написанное мелким шрифтом), было «Сигурт» родовым именем или с ними летел тот самый Сигурт, который установил первый контакт. И пока никто не решался спросить.
Кают-компания была приятным помещением в серебряных с зеленым тонах — традиционное сочетание для цивилизации, делающей лишь первые шаги в межзвездных транспортировках. Сверху, словно сквозь листву, лился серебристый свет, покрытие пола имитировало траву и мох. Они сидели за круглым столом светлого дерева (на самом деле это было формованное керамоволокно, успешно выдававшее себя за полированную березу). Воздух казался свежим и сладким, и создавалось впечатление, будто они пребывают в просторном шатре, раскинутом на залитой солнцем поляне в какой-нибудь мягкой
