— Единоутробная! — кивнул Егор.
— А что ж вы с остальными-то в бега не подались?
— В бега? — Егор посмотрел на Катю, ожидая хоть какой-нибудь подсказки, но та, похоже, понимала в происходящем еще меньше, чем он.
— Да мы подались было, — Егор был вынужден продолжать наобум, — но отстали чего-то…
— Вот чудаки-люди! — рассмеялся копейщик. — Деревню, пожитки — все побросали! И чего напужались? Батька местных без вины кончать не велит, — он вдруг хитро подмигнул Кате. — Но ежели разбежались — значит, чем-то виноваты, а?
— Так мы ж вернулись! — заспорил Егор. — Сами, добровольно!
— Добровольно, говоришь? — мужик все смотрел, щурясь, на Катю. — Ну, пошли, коли так.
Он сделал знак арбалетчикам, и те расступились, пропуская пленников вперед.
— Куда вы нас ведете? — спросила Катя.
— Ишь любопытная! — копейщик вознамерился было ласково хлопнуть ее пониже спины, но, встретившись с ней глазами, передумал и только облизнулся. — Не боись, сиротка, до батьки нашего поведем. Да не зыркай там глазами-то! Батька у нас строгий, чуть что не по ём — живо к мамке отправит!
Заправочная станция, стоявшая посреди обширного, наголо вытоптанного пустыря, больше всего напоминала саркофаг Чернобыльской АЭС — несколько уменьшенный, но такой же мрачный монолит серого шершавого камня, с крутыми откосами и чем-то вроде трубы на крыше. Четыре паровоза, приткнувшиеся у стены саркофага, казались на его фоне совсем крохотными.
Однако конвоиры, сопровождавшие Катю и Егора, свернули с широкой дороги, ведущей на станцию, и пыльной тропкой привели их в неглубокий распадок, уходящий в глубь леса. По обеим сторонам распадка тянулись вырытые в склонах землянки, над которыми в свете зари поднимались лазоревые струйки дыма.
Катя с удивлением крутила головой, разглядывая ветхие постройки, сложенные из старых рассохшихся стволов.
— Ну, чего ты рот разинула? — Егор незаметно дернул ее за рукав. — Не забывай, что мы местные.
— Я не забываю! — прошептала Катя. — Я тут плюхариков собирала две недели назад. Но ничего этого тогда не было! Когда они успели вырыть целый город?
— Поздравляю! — мрачно буркнул Егор. — Наконец-то до тебя начинает доходить…
— Что доходить? — не поняла Катя.
Ответить Егор не успел. Из темноты наперерез им шагнул человек с тяжелым арбалетом.
— Кто такие? — сурово спросил он, но, узнав конвоиров, опустил оружие. — То ты, Михась?
— А то хто ж? — отозвался копейщик. — Дрыхнете тут, а местные под самым носом шастают!
Из-за кустов появились еще несколько человек с заспанными физиономиями и дрекольем в руках. На голове одного из них тускло блеснула кокардой офицерская фуражка.
— Опять Михась оборванцев привел, — сказал кто-то. — На черта они тебе сдались? Порубал бы на месте — и вся недолга!
— Ну да! Буду я об них тесака тупить! — проворчал Михась, подгоняя Егора. — Чего встал? Шевели копытами!
— А хошь, мы их в штыки щас у березки-то и поставим! — не унимался деятельный советчик.
— Как Борташ скажет, так и будет!
— Ну, веди, веди… Разбудишь батьку, он те зубы-то пересчитает!
Катя и Егор, опасливо косясь на придвинувшихся вплотную людей, поспешили вслед за конвоиром, ощущая спинами недобрые взгляды.
— А девка-то спелая! — голодно произнес кто-то. — Особливо обувка у ей хороша! Прасковее моей в самый раз! Или Глашке! Слышь, коза! Третьей будешь? Пристяжной возьму!
Мужики злорадно заржали.
Катя вцепилась в руку Егора и не отпускала ее до тех пор, пока Михась не привел их к землянке, казавшейся побольше и почище остальных. Здесь он отпустил арбалетчиков, а Егору и Кате велел ждать.
— Почекайте тут. Только не отходите никуда, а то хлопцы с утра злые.
Он толкнул рассохшуюся дверь и скрылся в землянке.
— Ну что, довольна? — зло прошипел Егор. — Вот тебе твои белые и пушистые!
— Я ничего не понимаю! — на глазах Кати блестели слезы. — Это какие-то бандиты! Но откуда они взялись?
— Вывелись, — сказал Егор. — Методом перекрестного опыления. Над лощиной медленно разгорались зеленые лучи первого солнца.
Поселок постепенно просыпался. Где-то заплакал ребенок. По тропе мимо землянок прошла босая, нечесаная женщина с коромыслом на плече.
— Здравствуйте! — сказала Катя.
Женщина не ответила, искоса уколов ее неприветливым взглядом. Наконец из землянки выглянул Михась.
— Заходьте!
В тесном, едва освещенном масляной плошкой помещении было душно, воняло кислым потом и копотью. Батька Борташ, дородный мужик лет шестидесяти, голый по пояс и лохматый, как мультипликационный людоед, сидел на лежанке, по-турецки скрестив босые ноги в полотняных штанах. Перед ним суетилась ядреная молодуха в подоткнутой рубахе, выставляя на низкую массивную колоду, служившую столом, глиняные тарелки с кусками ноздреватого студня, разваренными клубнями и пучками маслянисто поблескивающих трав. Сервировку завершила пузатая бутыль с мутной жидкостью зеленоватого отлива. Молодуха крепкими зубами вырвала из бутыли затычку и доверху наполнила немалую глиняную чеплагу. В благодарность за хлопоты батька отвесил ей полновесный шлепок по обширному заду, и она величаво уплыла за занавеску, стрельнув напоследок в Егора лукавым, но слегка заплывшим глазом.
Батька неторопливо вытянул брагу, меланхолично пожевал кусок студня и только после этого обратил внимание на гостей.
— Ну? — промычал он без интереса.
— Вот, батька, — Михась помялся, поглядывая на бутыль. — На болоте взяли. Говорят — местные.
Борташ хрустнул продолговатым плодом, напоминающим огурец.
— Ну и что мне — целоваться с ними? Али за стол сажать? Нашел в болоте, да там бы и утопил. Самое место для них, сиволапых!
Скотина какая, подумал Егор. Такой и в самом деле утопит — глазом не моргнет. Включай, Егорка, соображалку, а то поздно будет!
— Я извиняюсь, — сказал он, кашлянув. — Михась тут малость не при делах. Мы ведь нарочно к вам шли.
— Чего? — Борташ, вызверясь, уставил на Егора желтые, в кровавых прожилках глаза.
— Ну да, — убежденно закивал Егор. — Как увидели, что паровозы садятся, так и решили — попросимся к вам!
Он покосился на Катю. Девушка молчала. Не то поняла, что Егор пытается выиграть время, не то была слишком испугана происходящим.
— Что еще за паровозы? — нахмурился Борташ.
— Ну, эти, черные. На которых вы прилетели… Батька хрюкнул в баклагу, расплескав самогон.
— Слыхал, Михась? Это они снаряды так зовут! — он оскалил редкий гребешок траченных цингой зубов. — Паровозы! Эх вы, дярёвня!
— Так я и говорю, — радостно подхватил Егор. — Сколько можно в болотах гнить! Отродясь свету белого не видали. Надоело! Возьмите в отряд.
— Ишь чего захотел… — Борташ поморщился, превозмогая изжогу. — На черта мне лишние рты в
