оказалось вечно возобновляющимся источником энергии. Следовательно, двигатель ЭГК выполнял две функции: производил небольшое количество электричества неограниченно долго и мог летать до тех пор, пока работал.
Тот факт, что человеку, штурмующему горные высоты, потребуется двигатель, преодолевающий гравитацию, ни для кого не стал сюрпризом. Действительно, вскоре после того, как появились такие двигатели, туристы с Земли принялись порхать с одного пика на другой в изолированных летательных костюмах, пользуясь автономными запасами воздуха. А вот то обстоятельство, что в горы придется взбираться, пользуясь двигателем, усиливающим гравитацию, вызвало оторопь у всех инженеров, к которым обращались Намсинг и Роно.
Двигатели электрогравитационной конверсии были весьма распространены в других местах, особенно на Марсе, где земляне начинали испытывать опасное воздействие низкой силы притяжения на почки, мышцы и кости. Обычно двигатели ЭГК обретали форму кроватей, а не костюмов, однако если комбинезон для полетов с таким двигателем был возможен, то не существовало принципиальных препятствий для создания костюма. Инженеры лишь задавали вопрос: зачем кому-то может понадобиться подобная амуниция.
Еще больше их удивила просьба Нама и Роно создать прибор, который постепенно ограничивал бы приток кислорода по мере подъема альпиниста к вершине. В мире, где нет атмосферы, на любой высоте одинаковый уровень кислорода. Человек постоянно дышит из «одного сосуда». Так что высота не представляла проблем для неземного восхождения, и это понятно, ибо в условиях отсутствия атмосферы нельзя воспользоваться даже обычным высотомером. Роно и Намсинг изобрели лазерную систему триангуляции, и она оказалась гораздо точнее, чем барометрический высотомер. Но партнеры озадачили инженеров, настояв на том, чтобы те присоединили ее к регулятору, который станет уменьшать подачу кислорода, когда лазеры зафиксируют увеличение высоты.
— Мы вместе создавали тенцинги, — сказал Нам. — Мы вместе планировали эту экспедицию. Наша цель — покорить высоту, о какой на Земле и мечтать не приходится. Если подниматься на Гунгнир, то все произойдет в тех же условиях, при которых Норгей Тенцинг вместе с Хиллари забрались на Джомолунгму:[2] сила тяготения останется максимальной, а количество кислорода будет ограничено. Цель всегда заключалась именно в этом. Ты ведь не станешь нарушать данного мне обещания.
— Нарушать обещание? — Роно ткнул ящик с тенцингами с такой силой, что ему пришлось вцепиться в него другой рукой, чтобы не улететь. — Ведь именно ты ведешь разговор о том, чтобы совершить восхождение без меня! Я не хочу выключать ЭГК! Я не собираюсь обхитрить поток воздуха! Ты же намерен лишить меня возможности покорить самую высокую вершину в истории альпинизма! Выше К2! Выше Джомолунгмы! Выше всех проклятых Гималаев. Ты все время твердишь о том, что сделаешь это в одиночку! Что же я, по-твоему, должен сидеть сложа руки и наблюдать за тобой?
— Нет, — ответил Намсинг. — Я надеялся, что ты возьмешь на себя заботу о лагере.
— Это несправедливо!
— Знаю. — Голос Намсинга перешел на шепот. — Жаль, но я не могу ждать.
На его лице появилось странное выражение, смысл которого Роно не разгадал, хотя оба на протяжении трех лет не разлучались даже на короткое время. Намсинг выдержал многозначительную паузу, затем заговорил снова:
— Роно, мы не можем ждать. Мы должны следовать первоначальному плану. Мы уже прибыли сюда, мы готовы совершить восхождение прямо сейчас. Вся работа, которую мы проделали, ведя разведку маршрута… нельзя, чтобы это пропало даром. Знаю, тебе не терпится совершить восхождение. Конечно, вместе у нас больше шансов добиться успеха. Но ты ведь не можешь отправиться в путь прямо сейчас, значит, я должен двигаться в одиночку. Если следовать первоначальному графику, нам понадобится тридцать дней: время не терпит. Пожалуйста, не нарушай данного слова.
Лицо Намсинга было столь же суровым, что и окружавший их лед. Его рассуждения были столь же холодными. План следовало осуществить любой ценой.
И все же логика Намсинга не была безупречной.
— Когда ты утверждаешь, что мы должны осуществить этот план, — сказал Роно, — ты не имеешь в виду нас. Ты говоришь о себе. — В первоначальном плане не предусматривалось, что я буду возиться со связью.
— Я ничего не требую. Я могу лишь просить тебя.
В то утро Роно уже который раз сердито поглядывал на экран. «И это называется утром», — с ненавистью подумал он. Здесь не было ни утра, ни вечера, ни ночи. Лета и зимы на Каллисто, впрочем, тоже не существовало. Здесь всегда царили тьма и холод.
С тех пор как ушел маленький шерп, в голову Роно лезли беспокойные мысли. Ведь он гораздо сильнее Намсинга и отлично подготовлен к восхождению. У Роно больше объем легких и шире шаг. Он не хуже Намсинга разбирается в технике, а его силе воли позавидует любой. Мысль о том, что ему, обладавшему отличными способностями, приходится отсиживаться в лагере, раздражала его, словно зуд после укуса москита. Это место чесалось еще больше, если дотронуться до него, а пока Роно оставался один, его так и тянуло почесаться.
Разумеется, это не полное одиночество. Достаточно одного слова, чтобы привести в действие микрофон и связаться с Намсингом, который поднимался по горному хребту. К тому же монитор показывал каждый шаг Намсинга. Сейчас сердце Нама билось со скоростью 110 ударов в минуту. Такой ритм был бы низким для любого человека, кроме шерпа. Он уверенно двигался вверх со скоростью 5,5 метров в минуту по склону в 52 градуса. Внешняя температура постоянно держалась на уровне 164 градусов по шкале Кельвина, однако внутри тенцинга сохранялась удовлетворительная температура в 10 градусов по Цельсию. Он потел, и тенцинг компенсировал эту разницу. Нам хорошо продвигался вперед, их система триангуляции подтверждала, что он уже преодолел отметку в семь тысяч метров. Уровни углекислого газа не отклонялись от нормы. Тенцинг позволял ему вдыхать как раз столько воздуха, сколько было бы возможно, если бы он стоял на земле на высоте семи тысяч метров над уровнем моря. Это было выше любого пика на любом континенте, кроме Азии. Экран показывал, что ЭГК также функционирует нормально. Намсинг поднимался почти так, будто находился на Земле.
— Говори, — сказал Роно, голосом приводя микрофон в действие. — Намсинг, как дела?
Нам сделал глубокий вдох:
— Нормально, Роно. Что-то не так?
— Все в порядке. Мониторы выдают хорошие показатели. Как там лед?
Состояние льда вызывало у них тревогу с самого начала. На Каллисто вес тела Намсинга был равен весу маленького ребенка, живущего в Непале. А на хрупкую структуру Гунгнира ложилась вся тяжесть взрослого человека, порождая опасность обрушить хребет.
— Мои шипы довольно глубоко врезаются в лед, — ответил Намсинг, — но корка держится хорошо. Пока все идет замечательно.
«Пока», — мысленно повторил Роно.
— Как ты себя чувствуешь? Хорошо?
— Да. Мне предстоит преодолеть еще две тысячи девятьсот метров. Роно услышал, как ледоруб врезается в гору. Затем раздался хруст, когда Намсинг двинулся вперед. Эти звуки повторились снова, только между ними послышались три вдоха и выдоха. На такой высоте в данных условиях подобная скорость дыхания считалась исключительно быстрой.
Роно вслушивался в ритм работы ледоруба и хруст шипов, отдававшихся в темном куполе, пока громкоговорители в его системе досчитали до заданных по умолчанию пяти минут и отключились. Воцарившаяся тишина побудила его снова взглянуть на мониторы.
— Говори. Намсинг!
— Да, — раздалось тяжелое дыхание.
— Монитор показывает, что ты продвигаешься со скоростью восемь метров в минуту. К чему такая спешка?
— Я… просто выдерживаю ровный темп. — Нам выдавил эти слова с трудом.
— Ты уже достиг склада провианта номер десять? Если верить компьютеру, ты как раз в этой
