подмигивающему сквозь сплетение ветвей солнцу, двигался вперед.
И чем дальше забирался он в лес, тем сильнее крепло в нем какое-то странное новое, непонятное чувство, которое понемногу овладело им целиком, и наконец заставило остановиться в задумчивости.
Что-то тут было не так. Вот только Конан не мог понять, что же именно. На опасности у него было врожденное чутье. Но сейчас дело было не в них, скорее наоборот…
Чувства цивилизованного человека часто слишком грубы, чтобы предупреждать его о чем-то тайном и необычном. Другое дело — чувства варвара, которые сродни инстинктам дикого зверя.
Место, в которое попал Конан, было как раз из таких. И одного осознания этого было достаточно, чтобы киммериец решил не спешить.
Конан опустился на землю, держа меч наготове.
Медленно поворачивая голову из стороны в сторону, киммериец напряженно размышлял.
Отгадка оказалась проста и в тоже время глубоко поразила варвара И усилила его тревогу.
Лес — он везде лес. А тут… Трава, деревья, кусты — вроде все, как обычно. Птицы поют, звери бродят…
Но где сухие деревья, где под ногами кости мертвых ветвей? Нет болот, нет лощин, нет колючих кустарников, даже паутины, вечно липнущей к лицу, и той нет!
Понемногу в душе Конана начали сплетаться два противоположных чувства — восхищение и страх.
Восхищаться здесь было чем. Теперь Конан удивлялся, почему не заметил сразу невиданного никем из людей совершенства. Наверное, потому и не заметил, что даже не подозревал, что подобное существует. И никто бы не заметил!
Лес был очень старым. Могучие вековые дубы с морщинистой корой, огромные ветвистые клены, твердые, как сталь, самшиты, обрамленные моховой бородой густые вязы… Молодые деревья тянулись к солнцу — гибкие, стремительные, радующиеся жизни. Над ними крона лесных великанов была пореже, чтобы света и влаги хватало.
Конан опустил глаза. Трава была ровная, ухоженная. Ему уже стало казаться, что даже листья дубов и кленов вырезаны резцом с величайшею осторожностью, каждый листок, каждый лепесток цветка… Стволы, ветви и листья, трава и цветы сплетались в удивительный прекрасный узор. Конан видел затейливые орнаменты на роскошных восточных коврах и западных гобеленах, но сейчас они казались ему убогими.
Киммериец замотал головой — это уже слишком. И все-таки его взгляд, восхищенно скользя вокруг, убеждал варвара, что в этом лесу все создано нечеловеческими руками.
Но этот лес не производил ощущение парка. В нем чувствовалась древняя мощь, суровость и тайна. И ключ к этой тайне находился, по мнению варвара, именно там, куда он направлялся.
Запах тайны, который почувствовал киммериец, звал его в самую гущу леса, на загадочную поляну, где рос невиданный никем из людей Цветок, которым так жаждал завладеть офирский маг.
— Он вошел в лес, — сказал Гонза Соркату. — Теперь нам остается только ждать.
— А сколько ждать? — спросил его аренджунец.
— Не знаю, но, наверное, недолго — день, может два.
— А если он вообще не выйдет из леса. Колдун зашипел, как рассерженная кошка:
— Он должен выйти. И должен принести мне…
— Что? — спросил Соркат, видя, что колдун замолчал.
— Тебе необязательно это знать.
— Да, — только и сказал вор.
Колдуна он побаивался, чувствуя в нем человека вспыльчивого и быстрого на расправу. Обратит в камень, и бросит здесь стоять истуканом до скончания дней. Не раз и не два проклял Соркат тот миг, когда ему в голову пришла мысль навестить Гонзу и расспросить его о киммерийце. Злость на варвара толкнула аренджунца на этот опрометчивый поступок. Теперь он уже не желал мести, как раньше. Будь его воля, он удрал бы от чародея давно, но страх заставлял его следовать за магом до этой самой Заповедной Долины.
Страх имел под собой основу: еще в начале их путешествия один из людей Сорката выразил недовольство очень уж капризным характером колдуна.
Гонза дал ему выругаться, а потом только пальцами щелкнул — и вместо живого человека, сильного здорового мужчины в седле закачалось каменное изваяние, чуть не сломавшее хребет несчастной лошади. Статуя грянулась о землю, и у нее отвалилась голова…
— Вперед, не останавливаться! — приказал Гонза. — У меня нет ни времени, ни желания спорить с вами или объяснять свои поступки. Я плачу деньги, ваше дело — выполнять мои приказы и думать только о награде, которую вы получите после того, как мы вернемся из Аквилонии.
Люди Сорката — двенадцать отъявленных головорезов — с тех пор повиновались колдуну с беспрекословностью, достойной похвалы самых требовательных аквилонских или зингарских начальников, крутой нрав которых вошел в поговорку. Но лица их при этом были настолько мрачны и угрюмы, что Соркат серьезно забеспокоился: не выдержат — вспыхнет мятеж, что тогда?! Впрочем, делиться своими опасениями он ни с кем не собирался.
Отряд спустился в долину тем же путем, каким не так давно проехал Конан — и вскоре наткнулся на изрубленные тела 'гиен'.
— Ого! — произнес Соркат, оглядывая мертвых чудовищ. — Это что, киммериец их так?
— Кто же еще, — хихикнул колдун. — Не следует тебе искать с ним встречи один на один. Но не сомневайся, когда вы скрестите клинки, я буду рядом, и ты убьешь его без труда.
Соркат промолчал. На лицах его подельников читалось откровенное восхищение, смешанное с животным ужасом.
— За мной! — приказал колдун. — Здесь был еще кто-то, — пробормотал он себе под нос, пустив коня в галоп. — Кто-то или что-то… Я чувствую это. И оно ушло вместе с варваром. Странно… Полны чудес окрестности Двери Миров! Думаю, что я не зря взял с собой этих разбойников. Мечу киммерийца уже нашлась здесь работа, а далеко не всегда можно защитить себя магией, особенно если приходится обращать ее против чудовищ. А вот холодная сталь — останется сталью. Думаю, и этим мерзавцам еще придется себя показать!
По мере того как Конан углублялся в чащу, в душе его рождались и крепли новые, доселе неизвестные ему чувства. Перед его глазами разворачивались картины, одна прекраснее другой. Грубая натура варвара была не лишена своеобразной поэзии. Выросший среди холмов, лесов и скал дикой Киммерии он тоньше и глубже видел и понимал окружающий мир, чем цивилизованный человек. Поэт, иногда выезжающий за город, мог описать в своих стихах красоту лесов или лугов в таких выражениях, которые киммерийцу никогда бы на ум не пришли. Но зато Конан знал — как хорошо после долгой охоты упасть на мягкую траву и, вытянувшись во весь рост, глядеть в лазоревое небо, бездумно следя за плывущими в вышине облаками.
Да и как описать то, что каждое дерево, каждый куст и каждый цветок, каждая травинка в этом дивном лесу не просто росли, а жили своей собственной жизнью. Это надо увидеть, почувствовать.
Негромко переговаривались листья, тихо шелестела трава под ногами, смеялся прозрачный ручей, пробегая по перекатам… Человек был лишним в этом лесу. Конан чувствовал себя тут чужим. Обитатели долины — дикие звери и птицы совсем не боялись его, но замирали в немом удивлении и с укором своих по- человечески умных глаз провожали пробирающегося сквозь лес киммерийца. Конан видел это, и на душе его делалось неуютно.
Дверь Миров! В этом крылся намек на разгадку тайны. Впрочем, упрямый и любопытный варвар об этом как раз не задумывался. Бесшумной тенью он скользил в зеленом полумраке, пробираясь к намеченной цели. Конан шел уже долго, солнце достигло зенита, но в лесу по-прежнему царила прохлада.
И вдруг неожиданно киммериец вышел на открытое место. Небольшая поляна, покрытая роскошным цветочным ковром…
Больше варвар ничего не разглядел — перед ним возникла высокая фигура в зеленом плаще.
