курса, пока танкетка голосом телевизионного диктора не начинала требовать управление назад, потому что я ушел слишком далеко в сторону.
А однажды я подумал, что имитация там или не имитация, но это не просто игры, что у дьявола что- то на уме, что он зовет меня куда-то или, наоборот, от чего-то уводит. В тот же день немножко помудрил над картой и получилось, что, действительно, дьявол просто не хочет куда-то меня пускать. Я даже определил примерное место «запретной зоны» — протяженную полосу рядом с линией курса. Может быть, там грозила мне какая-то непонятная опасность или, может быть, там было какое-нибудь дьявольское лежбище или святилище, словом, что-то, чего мне видеть не полагается.
Я так и не успел проверить свою догадку, дьявол сам преподнес мне ее решение. На следующий день он встретил меня и сразу же после традиционного приветствия (морзянка фарой, слабенький удар молнией) повел меня именно в «запретную зону». Я, помню, неприятно такому совпадению удивился.
Удивился, но послушно двинулся следом.
Сбиваться с курса пришлось недолго. Дьявол сначала закрутился на месте, потом вокруг танкетки, потом перед ней, потом снова вокруг, и я понял, что мне предлагают остановиться. Я и остановился.
Ничего особенного там не было. Такой же, как и везде, ржавый песок, много песка, из которого кое- где высовывались еще более ржавые валуны. Совершенно обычный, скучный пейзаж.
И тут дьявол начал свой танец. Танец был необычным, фигуры его я не смог бы описать даже по приговору суда. Разве что вот так — «смерч превратился в смерч смерчей», но это очень приблизительно, нулевой уровень приближения. Дьявол словно бы превратился в толпу дьяволов, беснующихся или колдующих на одном месте. В мозгу вдруг вспыхнул странный образ, тест Роршаха[14] просто, а не образ, линии какие-то, вспышки, пятна разноцветные мельтешили, я так ничего и не понял, а образ быстро исчез.
Длилось это дьявольское представление субъективно минут пятнадцать, потом он отлетел в сторону, как бы предлагая мне полюбоваться результатом.
И результат не замедлил. Из пыли, поднятой танцем, вдруг вырос маленький грязно-рыжий столбик, который тут же начал менять цвет и вырастать в столб — прозрачный и розоватый. На месте он не стоял, но двигался неуверенно, а потом стал разбухать и — хоп! — словно выстрелил вверх, в мгновение ока превратившись в нового полноценного дьявола, почти точную копию Ити, только цветом порозовее.
А Ити, не обращая внимания на танкетку, подлетел к этому дьяволу (или дьяволенку?) и начал нарезать вокруг него необыкновенно быстрые, стремительно сужающиеся круги.
И в какой-то момент оба дьявола слились в одну песчаную колонну, этакую двойную спираль, двуцветную косичку, уходящую далеко в небо, я раньше-то и не видел, чтобы так далеко в небо. В следующий миг они распались, в стороны разбежались, и я увидел перед собой двух совершенно одинаковых дьяволов, даже в цвете различия больше не было.
И они танцевали, представляете? Уж какая тут имитация!
Сначала они словно не помнили обо мне, потом вдруг вспомнили и на всех парах понеслись к танкетке. Два слабых удара молнией, два раза мигнул свет, но это было не приветствие, а прощание — они тут же умчались. Я постоял немного и поехал к кратеру Архимеда.
Я никому об этом не рассказал — засмеют, да и не хотелось рассказывать. Я так до конца и не понял, что это было. Но очень похоже, что родитель-смерч отвлекал меня от гнезда, как это на Земле делают птицы, а потом в качестве награды предложил полюбоваться процессом рождения дьяволенка.
Ну, сказать-то я никому не сказал, но в тот же день под вечер ко мне в комнату завалился такой Никита Петрович. Фамилия у него была незамысловатая, и я ее тут же и забыл, как только услышал, еще тогда, в процессе предварительного знакомства. Да и сам он был человечишко незамысловатый на вид, и возраст у него был незамысловатый, что-нибудь лет под сорок. Он, наверное, самый старый из нас был, если не считать капитана Арнольда Сергеевича Полкового, тому-то сорок пять уже стукнуло, и все сорок пять на нем были нарисованы самым крупным шрифтом, какой только уместится. Работал Никита Петрович по снабжению всем и всех, работал хорошо, но так незаметно, что его вроде никто и не видел. Тебе что- нибудь понадобилось, ты заявку оставил, и у тебя это что-нибудь появилось, а Никита Петрович вроде заходил, а вроде и не заходил вовсе и, скорее всего, вообще непричастен к заявке был, просто оно, это что-нибудь, которое тебе вдруг понадобилось, само собой у тебя в комнате появилось. При том, что личные комнаты — это строго частная территория, и в твое отсутствие никого и никогда к тебе не пускают. Ни при каких.
— Тут такое дело, Серёжа, — начал он, усевшись напротив и для начала помявшись, будто и без того не помят был. — Это я к тебе насчет дьяволов тех песчаных.
И я вот сразу, не поверите, сразу, с ходу и окончательно понял, что передо мной спецагент. Уж не знаю, какого ведомства, но спецагент точно.
Насчет спецагентов. Я так думаю, что во всех неприятностях нашей экспедиции, да и в моих личных неприятностях виноваты, в первую очередь, именно эти самые спецагенты. Не то чтобы они какие-то зловредные были и пакости нам устраивали, а просто сам тот факт, что они были. Засекреченные, под прикрытием, совершенно не расшифрованные — они были. Нам про них никто не говорил, и между собой мы почти никогда о спецагентах не говорили, однако мы все знаем, что в нашей стране не только информационных агентств навалом, но и очень хорошо информированных агентств тоже достаточно. И мы все прекрасно отдавали себе отчет в том, что уж если такое мероприятие — экспедиция на Марс, то они его ни за что не пропустят: пару-тройку своих людей обязательно приставят к команде. Даром, что ли, у нас восемнадцать человек экипаж? Причем тут так. Каждое агентство — штука вполне опасная и способная попортить тебе жизнь так, что и жить не захочешь. Примеров тому нет, разговоров масса. Поэтому каждый из нас вроде и знает, что в экипаже просто обязаны быть спецагенты, а с другой стороны, не знает ничего этого, и все разговоры об этом полной чушью считает, и голову себе этой чушью не заморачивает. Получается такое, тут один писал как-то, двоемыслие — думаешь одно, но на самом деле думаешь и другое, глубоко внутри, вроде как бы даже и не думаешь, и не знаешь, а как доведется столкнуться, так сразу же, с ходу и окончательно ты все вспомнил, и все знаешь, и чувствуешь кожей — вот-вот кранты. А двоемыслие — это что-то вроде шизофрении (пусть простят меня медики, если что, я вообще-то специалист по части воды, а в остальном могу ошибаться), и в перспективе такого человека ждет разлад с самим собой, а если насчет целой команды таких людей, то эту команду тоже ждут проблемы неприятного сорта.
Специально подобранные, социально тренированные, но чужие друг другу люди, впервые увидевшиеся за несколько месяцев до старта. Контакт налаживается легко, легко вживаются в роли и засланные людишки. Мы даже вычислять их не собирались, мы не думали о них и, конечно же, не боялись — мы просто держали это дело в подсознании. Чтоб не думать.
У американцев, полагаю, были те же проблемы, что и у нас.
Я при этих словах Никиты Петровича точно так же будто бы проснулся от незнания. Спецагент! Он даже еще не представился, а я уже знал на все сто процентов.
Он сказал:
— Я, видите ли, тут по совместительству представляю одну организацию, очень, скажу вам по секрету, серьезную. И эта организация с самого начала очень интересуется… чем? Правильно! Вот этими вот самыми песчаными дьяволами, которых вы в путешествиях к американской базе ежедневно встречаете на своем пути и даже порой с ними в контакт входите. Да что там порой? Каждый раз и входите. Или не так?
Я завороженно молчал.
— Так, так, тут отрицать нечего. Мы давно записываем все ваши поездки. И не потому что мы интересуемся вами или вашими контактами с коллегами из Пойнт Ван — мы не интересуемся, нет, пока, пока! — нам эта информация совсем без надобности. Нас, как и вас, интересуют прежде всего сами песчаные дьяволы. Только они. Мы давно их изучаем, давно пытаемся понять, действительно ли они разумны. Может быть, это имитация разума? Мы не уверены до конца. А если не имитация, то каким образом могут быть разумны обыкновенные песчаные вихри? И насколько они разумны? Достаточно ли для того, чтобы установить с ними контакт? А ведь контакт — вы только вдумайтесь — это дело государственное, тут частному лицу нельзя доверяться, оно просто не может быть компетентно в таких вещах, тут, ведь вы поймите меня правильно, замешана очень высокая политика.
