станут нитями моей наноткани.
Я прогнал серию ВР-программ, симулирующих аллостерические реакции на различные электрические импульсы. Слегка изменяя эти импульсы, я научился, подавая команды, активировать и деактивировать ферменты в моих нуклеотидных культурах. Если говорить понятно: я научился заставлять нити плясать под мою дудку. Они изгибались, рвались и состыковывались, когда мне этого хотелось.
Пора начинать нановязание. Я выращивал нуклеотидные цепочки в перекрестной матрице, обучая их образовывать уток и основу, проходя выше и ниже в перемежающейся последовательности, наподобие нитей в полотне. Теперь этому полотну требовалась выкройка.
Выкройка платья — это всего лишь функция топологического пространства: выкройка представляет собой плоский лист бумаги, содержащий множество субэлементов — различных деталей выкройки, — и каждый субэлемент существует в виде двухмерной плоскости. Далее двухмерные субэлементы соединяют, формируя объект в трехмерном пространстве, то есть собственно платье. Измените субэлементы — и платье изменит форму.
Благодаря Лорен я получил шаблоны нескольких тысяч рукавов, воротников, лифов и юбок. Каждый был оцифрован в серии нулей и единиц, которые — в правильной последовательности и с использованием осей X и У в декартовских координатах — будут диктовать границы поля в двумерном пространстве. Если я научу мою наноткань читать эти нули и единицы, то смогу заставить ткань менять форму на любой двумерный контур из нашего архива выкроек. Добавьте ось Z для складок, швов или строчек, и наноткань сможет принять трехмерную форму… соответствующую очень извилистым поверхностям нашей Сары.
Обучить наноткань менять цвет было легко. Наружная поверхность ткани должна функционировать как ионное твердое тело, в кристаллической решетке которого через равные интервалы будет отсутствовать один отрицательно заряженный ион. Каждая из таких вакансий станет захватывать один электрон, образуя F-центр: атомную структуру, способную поглощать видимый свет только с определенной длиной волны, причем диапазон длин волн будет отличаться для различных F-центров. Изменяя структуру ионных вакансий в молекулярном мостике, я смог научить наноткань отражать и поглощать различные электромагнитные волны по всему спектру видимого света — от 400 нанометров (темно-фиолетовый) до 700 нанометров (темно-красный). Настройте решетку на отражение двух или более основных цветов с различными степенями интенсивности — а дальше, используя базу данных спектральных величин, которую создала Сара, можно получить любой цвет.
У меня появились кое-какие интересные результаты по выращиваемым нуклеотидным культурам, и я попросил Сару прийти в лабораторию ВР в час дня, чтобы кое-что обсудить. Она не пришла. А это уже не было типично для нормального профессионального поведения Сары: когда дело касалось работы, она обычно была пунктуальной. Ее социальное поведение — иное дело. В те дни, когда мы были обручены, Сара опаздывала на свидания и считала это нормальным.
Она пришла в лабораторию ВР только в половине третьего. Я не стал спрашивать, почему она опоздала, но Сара все равно сочла нужным рассказать: Барт Риджфилд пригласил ее на ланч что-то там обсудить, она заболталась и позабыла о времени, ля-ля-ля, ля-ля-ля. Я знал, что Сара хочет разбудить во мне ревность, и не поддался на эту уловку. Барт Риджфилд — один из главных акционеров корпорации, финансирующей нашу лабораторию. Само собой, еще и член правления. Он также невероятно красивый миллионер, и лет ему около тридцати. Естественно, я его терпеть не мог.
Сара уселась и принялась наблюдать, как я дрессирую нуклеотиды.
— Ты действительно веришь, что сможешь это сделать, Нат? — спросила она.
Я снял ВР-очки, чтобы заглянуть в карие глаза Сары.
— Если бы не верил, что это возможно, то не стал бы и начинать. Следующий вопрос.
Я надел очки и вернулся к работе.
Сара протянула руку и надела вторые очки, желая посмотреть, что я делаю. Я настроил параметры ВР-изображения таким образом, что половина нуклеотидных цепочек в моей ткани располагалась горизонтально — нити основы, а другая половина, пересекающая их, шла вертикально — нити утка.
— А почему бы тебе не развернуть поле на сорок пять градусов, чтобы нити стали диагональными? — поинтересовалась Сара.
Я почесал подбородок и ощутил трехдневную щетину.
— А зачем?
— Косой крой, — ответила Сара, как будто это все объясняло. Когда я не отреагировал, она пояснила: — Мужскую одежду шьют из ткани, раскроенной параллельно нитям — вверх и вниз. И все отлично получается, потому что мужское тело, по сути, конический цилиндр с четырьмя дополнительными цилиндрами для рук и ног. Женское же тело имеет гораздо более сложные трехмерные очертания. Ткань для женской одежды обычно кроят диагонально относительно края полотна, это помогает сшитому изделию повторять естественную форму женского тела.
Я пожал плечами и перенастроил ВР-матрицу так, чтобы координаты X и У располагались под углом в сорок пять градусов относительно вертикали.
— Спасибо. Я и понятия не имел, что ткань может быть женской или мужской.
Сара едва не вставила ехидную шпильку, но сдержалась. Мы молча наблюдали за тем, как я заставляю наноткань трансформироваться в серии параллелограммов, ромбоидов, полукругов и многоугольников — всех компонентов различных выкроек из наших архивов. Наконец Сара прервала молчание:
— Ты делаешь это для меня?
— Для тебя, и для науки, и для блага человечества. И еще потому, что хочу лицезреть, как Декстер Маккоркиндейл выпучит глаза, когда его акционеры увидят, как ты входишь в банкетный зал, облаченная в первое в мире наноплатье. У корпоративной науки есть две высшие цели: принести пользу человечеству и заставить руководителя проекта выглядеть идиотом. А почему ты спросила?
Долгую минуту Сара не отвечала. Потом очень тихо произнесла:
— Я подумала, что, может быть, ты делаешь это для… сам знаешь. Для Таши.
Что-то затуманивало линзы моих ВР-очков. Я снял их и потянулся к бутылочке с жидкостью для очистки линз. Сара — блестящий нанотехник и один из лучших биохимиков из всех, с кем я делил лабораторный стол… но я не мог отбросить мысли о том, что у нас могло бы быть, прекрасно зная при этом, что этого никогда не будет. С тех самых пор…
— Ты никогда уже не забудешь тот вечер, да? — спросил я.
— А как я могу его забыть? — Сара протянула мне салфетку для очистки линз. — Ты сказал, что собираешься провести тихий вечер дома. Я подумала: будет романтично, если я заявлюсь к тебе с вином и обедом на двоих. Ты даже не представляешь, Нат, как мне было больно, когда я вошла к тебе в спальню и увидела тебя с… с Ташей, или как там ее зовут.
Я снова надел очки и принялся сплетать несколько нуклеотидных цепочек.
— Мне хочется, чтобы ты перестала думать о Таше как о какой-то сопернице, — сказал я, не отрываясь от работы. — Я же говорил тебе, Сара, она моя кузина.
— Черт побери, Нат! Не лги мне. — Она произнесла это с нежностью, но я понял, что, несмотря на сохранившееся тепло, она никогда не переставала на меня сердиться. — Не знаю, что связывает тебя и Ташу, но я совершенно уверена: она не твоя кузина. И никогда ею не будет. — Сара встала и поправила юбку.
— Взгляни-ка на это. — Я вывел управляющий наконечник из поля зрения объектива микроскопа, чтобы Сара смогла увидеть, над чем я работал. В круге диаметром не более десяти микрон я переплел цепочки нуклеотидов так, чтобы получилась надпись: Я ВСЕ ЕЩЕ ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, САРА. Микроскопическая структура была заключена в рамочку из полипептидов в форме сердечка. — Тебе нравится?
Не услышав ответа, я снял очки и оторвал взгляд от микроскопа. Вторая пара очков аккуратно висела на крючке.
Сара ушла. Я остался один в лаборатории. С воспоминаниями о том, что могло быть, и с ощущением, от которого я не мог избавиться: Таша здесь, рядом, и смеется надо мной.
Я не хотел спорить с Сарой на следующее утро, потому что не знал, каким окажется ее настроение. (Я написал докторскую диссертацию по квантовой теории поля и принципу неопределенности Гейзенберга,
