— Милый Джек, — пробормотал Алкин, когда минуту спустя они с Сарой вышли на улицу.
Сара развернула сложенный вчетверо лист и прочитала:
«Даймон Финчли, год рождения 1913-й, работал с 1934 по 1969 годы в отделениях: Бакдена (1934– 1939) и Хавертхилла (1939–1969). Женат (Дженнифер Финчли, в девичестве Поллард), сыновья Нельсон и Кристофер. Адрес… телефон…»
— О! — воскликнул Алкин. — Адрес и телефон! Лучше и быть не может!
— Да? — скептически отозвалась Сара. — Это адрес старого Финчли, который наверняка давно умер.
— Сара, вчера мы с вами даже этого не знали! Может, повезет и ответит кто-то из родственников.
— Давайте вернемся к тетушке Робертсон, — предложила Сара, — и все обсудим.
Заказали еще по чашке кофе, Алкин попросил круассаны для Сары, а себе — апельсинового сока.
Сара достала из сумочки телефон.
«Странно, что Бакли не звонит, — вспомнил о главном констебле Алкин. — Мог бы и поинтересоваться результатами наших изысканий».
— Это мистер Финчли? — спросила Сара. Что ей ответили, Алкин не слышал, он и слова Сары воспринимал не как текст, а как эмоцию, ощущение. Он впитывал ее голос, как ныряльщики вдыхают воздух, вынырнув на поверхность после погружения.
— Отлично! — сказала Сара, когда разговор закончился, а на столе появились чашки с кофе, круассаны и сок.
— Неужели Дженнифер жива?
— Нет, она умерла двадцать лет назад. Я разговаривала с сыном, Кристофером. Он живет с семьей в том же доме в Хавертхилле, работает в текстильной промышленности. Отца тоже нет в живых.
— Ну вот… — разочарованно протянул Алкин.
— Но Кристофер говорит, — продолжала Сара, — что у него сохранилась тетрадь. Что-то вроде дневника Дженнифер.
— Хавертхилл? — оживился Алкин. — Где это? Далеко?
— Не очень, миль двадцать от Кембриджа на юго-восток.
— Поедем?
— Я не смогу, — Сара покачала головой. — Взяла полдня на работе, к четырем должна вернуться.
— Жаль, — пробормотал Алкин. Настроение испортилось сразу и навсегда.
— Вы можете поехать сами, — извиняющимся тоном сказала Сара.
— До Хавертхилла от Кембриджа ехать примерно час на автобусе. Кажется, триста пятый номер… Вы мне оттуда позвоните? Не обижайтесь, пожалуйста, я действительно не могу.
«Тайлер не позволит», — подумал Алкин, но не стал говорить этого вслух.
— Обязательно, — сказал он. — Спасибо, Сара, вы мне очень помогли.
Алкин собрался позвонить Финчли в субботу во второй половине дня. Синхронистичность проявила себя в том, что, когда он положил перед собой листок с номером, записанным рукой Сары, телефон зазвонил сам, и на дисплее высветились цифры, которые Алкин знал уже наизусть и не ожидал когда-нибудь увидеть.
— Здравствуйте, Сара, — сказал он. — Я так рад услышать ваш голос!
— Я еще не сказала ни слова, — с легким смешком произнесла Сара. — Хочу спросить: вы ездили к Финчли?
— Собираюсь поехать завтра. В воскресенье Финчли, наверное, свободен.
— Хорошо, что вы еще не ездили! Завтра я смогу поехать с вами.
— О! — воскликнул Алкин и надолго замолчал.
— Алло, — сказала Сара, — вы меня слышите? Алекс!
— Да… А как же Бакли? Он тоже…
— Тайлер работает, — сухо сказала Сара. — Вы хотите, чтобы он поехал?
— О! Нет! — наверное, радость не нужно было выражать так бурно.
— Я еще не звонил Финчли, но уже приготовил речь.
— Сохраните ее для мемуаров, — рассмеялась Сара. — Алекс, я позвоню сейчас сама, договорюсь и перезвоню вам минут через десять.
Следующие десять минут Алкин разглядывал карту Восточной Англии.
— Я договорилась, — возбужденно сказала Сара. — Кристофер ждет нас завтра в одиннадцать. Я за вами заеду в девять.
— О! — сказал Алкин.
Дорогу он запомнил плохо. Рощицы, холмы, деревни. Декорации, на фоне которых Алкин видел профиль Сары, то ярко освещенный солнцем, то погружавшийся в тень. Сара рассказывала и спрашивала, он тоже что-то говорил и отвечал на вопросы, но это были слова, а слова сейчас казались ему неинтересными, он пытался ловить интонации, мысли… нет, ничего он уловить не мог на самом-то деле. Только поверхность разговора.
— В семье все решал отец, — рассказывала Сара, — а у меня с детства был отцовский характер, и я хотела решать сама. Отец постановил, что я буду врачом, а я собиралась стать программистом. Поступила по-своему, и отец со мной три года не разговаривал… А вы, Алекс? У вас есть братья или сестры? Родители живы? Как сейчас в России? Расскажите, я не очень понимаю то, что показывают по телевизору…
Алкин рассказывал. Он не подбирал слова, и речь его, наверное, казалась Саре бессвязной. Говорил вроде бы о себе, но почему-то получалось, что, в основном, о науке, об университете, о космосе — о самом для него важном в жизни. «Да, был женат, но это совсем неинтересная история, Сара. Хорошо, если хотите… Женился на третьем курсе, тогда казалось, что на всю жизнь: алые паруса и умрем в один день… Любовь умерла гораздо раньше — через год поняли, что не выносим друг друга. В общем, разошлись и во время лекций старались садиться подальше друг от друга. А после университета ни разу не виделись. И вообще — это неинтересная тема, Сара, давайте поговорим о другом…»
Кристофер Финчли, пятидесятилетний толстячок с прилизанными волосами, то ли седыми, то ли светлыми настолько, что казались почти белыми, все время перемещался — от стола к шкафу, от шкафа к окну, от окна к телевизору, на экране которого без звука бегали футболисты.
Дневник оказался тетрадью с коленкоровым переплетом. Желтая бумага, и, слава богу, четкий женский почерк, каждая буква выписана так, будто Дженнифер готовилась участвовать в конкурсе по каллиграфии.
Они сели на диван, прижавшись друг к другу коленями, и головы их тоже соприкасались. Из-за этого чтение сначала шло медленно, да и не было в дневнике ничего интересного. Дженнифер описывала едва ли не каждый день своей девичьей жизни: «Салли сказала, что…», «Джонни такой милый, пригласил меня в кино…», «Бедняга Тед. Знал бы он, как над ним подтрунивают, но он такой славный, ему ни до чего нет дела. Вчера он два часа выбирал конверты и марки».
— Тед — это Теодор? — спросил Алкин.
— Теодор, — кивнула Сара. — Хэмлина звали Теодором.
— А вот еще, — показал пальцем Алкин. Текст гласил: «Была с Тедом в кино, смотрели «Белого рыцаря». Он милый».
— Отношения развиваются, — пробормотал Алкин. — Интересно, о чем они говорили? В науке Дженнифер ничего не понимала, а о чем мог рассказывать Хэмлин, если не о физических теориях?
— Ну, знаете! — возмутилась Сара. — Сами вы, к примеру, только о науке способны говорить?
— Вот, — сказал Алкин, и Сара замолчала посреди фразы.
«Господи, какой ужас, — написала Дженнифер 6 октября 1936 года. — Бедный кэп умер. Мне так его
