переселился в Гродно. Игорь хорошо знал историю своей семьи, в том числе и литовскую составляющую. Обнаружив, что у меня есть учебник литовского языка, он попросил его. Не уверен, что он язык выучил, но в одной из его повестей появился персонаж по кличке Акиплеша. По-литовски это что-то вроде черта, нечистой силы. И в учебнике литовского приводится как единственное на весь язык слово среднего рода. А действие происходит в раннем Средневековье на самой литовской границе. Мелочь? Кто это заметит?
Мне рассказывали, что кинорежиссер Жалакявичус, прочитав повесть, страшно удивился: откуда этому Булычёву знать такие жемайтийские тонкости? Булычёв - это псевдоним, объяснили режиссеру, настоящая фамилия - Можейко.
– Мажейка, - поправил Жалакявичус, - этот из наших.
И, говорят, долго носился с идеей экранизировать какую-нибудь из повестей Игоря. Не получилось. Видать, из-за вмешательства акиплеши…
Так вышло, что в последние годы своей жизни наши мамы, никогда в жизни не видевшие друг друга, часто говорили по телефону. Я уже не помню, как произошло их заочное знакомство, но поговорить им друг с другом было приятно. Нашлись общие и довольно близкие знакомые, а главное - любимой темой их разговоров стали сыновья. Они обе их очень любили, так что тема оставалась неисчерпаемой. И обе были прикованы к дому, из-за схожих болезней выходить, а потом и передвигаться были не в состоянии. Заботливость сыновей и возможность поговорить об этом с очень хорошо понимающим предмет человеком в определенной степени скрашивали им жизнь. Хорошо, что мы хоть так смогли что-то для них сделать…
Моя мама ушла из жизни первой. Мама Игоря - день в день ровно через год. Весь этот год она вспоминала, что надо бы позвонить моей маме. И тут Игорь или Кира говорили: «Ну что ты, ты с ней говорила вчера!». Старого человека обмануть нетрудно, особенно когда это святая ложь…
На поминках Игорь надписал мне на подаренной книге:
Надпись эта так не похожа на все остальные, что хранятся у меня. Но и день - тоже ни на что не похожий. Сиротам было уже под пятьдесят…
Сдается мне, что заметки мои получились не только фрагментарными, но и значительно короче, чем я собирался написать. Причина того - нежелание повторяться. Поскольку многое из того, что и я мог бы рассказать, сказано другими людьми, знавшими Игоря гораздо дольше меня, дружившими с ним с детства. Но все же эти заметки были бы неполными без еще одной - не самой приятной - темы, которую я заявил в самом начале. Чтобы отделить ее, я введу подзаголовок.
Дряни вокруг всегда хватало, можно сказать - море разливанное. От туповатых сотрудников журнала «Молодая гвардия», не прошедших в своем критическом разделе мимо творчества Кира Булычёва: «…человек неизвестной национальности, окруживший себя людьми известной национальности» (бедняги имели один аргумент: зачем он взял псевдоним, он что - Рабинович? Писатель Салтыков, видать, тоже был Рабиновичем, раз взял себе псевдоним Щедрин; впрочем, Салтыкова-Щедрина они не выносили тоже), до графомана Щ. из одноименного с журналом издательства, которому, скорее всего, невыносимо было видеть булычёвские книги рядом со своими.
Вопрос в том, как не замазаться в этой дряни.
Дрянь по имени Лев К. некоторое время состоял в штате одного с Игорем института. По профессии он был борцом с международным заговором и боролся на страницах печати изысканным методом. Он приносил свои опусы в какую-нибудь редакцию и, если там их не брали, объявлял утеснителей заговорщиками (мягкий вариант: дураками, лишенными бдительности), писал об этом донос в ЦК КПСС и многие другие места, способные призвать зарвавшихся к ответственности. Обычно его печатали, следуя пословице о том, чего не следует трогать. Возомнив собственные занятия наукой, он пробился в Институт востоковедения, где, как выяснилось, оказался не на месте - борцы трудились и там, но работы писали в близком к науке тоне и духе. Лев же К. умел на ту же тему только завывать по-шамански. Потому он прибег в институте к апробированной практике писания доносов.
Лев К. бывал и в нашей редакции и общался там с чекистом- расстригой, курировавшим общую борьбу с империализмом. Сана расстрига был лишен по причине неумеренной склонности к напиткам, мешавшим иметь голову холодной, а руки чистыми. Сердце же у него оставалось горячим, что я не сразу понял: он первое время держал себя вполне почти пристойно. Увидев его со Львом К. и желая уберечь коллегу от возможных последствий, я доверительно посоветовал быть поосторожнее, чтобы не накликать доноса.
– А ты откуда знаешь? - недоверчиво спросил чекист- расстрига.
Я сослался на Игоря, полагая, что несостоявшийся рыцарь плаща и кинжала воспринимает его так же, как большинство тогдашних сотрудников журнала, и понимает, что доверять его словам можно. Глупости большей нельзя было сотворить! Загорелось ретивое. И тут же все сказанное мною со ссылкой было доведено до Льва К. А Лев К. при первой же встрече в институте прошел мимо Игоря, как мимо пустого места, и помчался в дирекцию с доносом. А приличные люди в дирекции тут же предупредили Игоря. Судя по всему, Лев К. упоминал и меня. (Хорошие времена все же были! Энтузиазм, романтика!)
Об этом Игорь сообщил мне и попросил объяснить, что все это значит? И'я покаялся честно, как на духу. И видно стало, что я не вражья сила, а просто дурак. Что и было мне сказано и мною принято.
Тот, кто помнит эти недавние еще времена, согласится, что Игорь мог просто прервать со мной отношения или стать значительно холоднее. И я бы принял это как заслуженное. Я стал не оправдываться, но объяснять, чтобы хоть как-то смягчить положение (свое), и был настолько удручен, что Игорь прервал меня неожиданным:
– Лёвка, милый, до чего же они нас довели! Они делают пакости, а мы не находим себе места и мучимся угрызениями совести. Плюнь и забудь! Язык только знай, с кем распускать.
И он тут же рассказал историю о том, как не сдержал язык и что из этого вышло, и история прямо на глазах превратилась в юмористический рассказ - весьма поучительный, кстати.
(Для тех, кого случай заинтересовал: Лев К. написал донос на весь институт, и его, к общей радости, оттуда вышибли; с расстригой они тоже чем-то не сошлись, и каждый написал донос на другого, а потом - на всю редакцию, а потом… Да черт с ними! Акиплеша!)
Мне до сих пор стыдно. Но Игорь! Каким истинным интеллигентом надо быть, чтобы испытать сострадание к раскаявшемуся приятелю, нашкодившему не по злому умыслу. И четко выявить виновников наших тогдашних страхов и идиосинкразии…
Вот то немногое, что я смог рассказать о человеке, с которым рядом мы жили. С которым дружили. Которого читали. Обыкновенном волшебнике…
