— Прощай, Лу.
— Я любила тебя, — она пожимает плечами. — А в общем, неважно.
Отвечаю:
— Я тоже любил тебя. По-своему. На волосок приподнимаю «хаузер».
Нет, не в сердце.
Жму на курок.
Стреляю в свою бывшую и будущую жену.
В лицо. Чтоб непременно было больно.
Лу трясет, словно она схватилась за провод под током и ее тело пронизывает тысяча вольт. Десять тысяч. Ее голова превращается в размытое пятно. Разрушенное лицо…
Зернит — как экран монитора.
Превращается в другое лицо. Эту женщину я никогда не встречал. Оплывает. Новая физиономия — мужская. Другая, третья. Лица. Все быстрее. Быстрее.
Стереть, стереть.
Быстрее, быстрее.
Миллионы файлов.
Миллионы лиц.
Вся результирующая кэш-память. Даже на «чертовых куличках будущего», как выразился один из моих предков.
Стереть.
Да будет так.
Когда все кончено, я сбрасываю тело Лу с утеса. Вниз, в снег и лед.
Туда ей и дорога.
Делаю шаг в портал.
И…
…навсегда покидаю Землю.
Зато возвращаюсь домой.
Вы.
Там.
Послушайте.
Не ищите нас. Мы ушли.
Сердце Млечного Пути на замке. Вам туда не попасть. Никогда. Нет, может быть, вы и найдете кого- нибудь, кто примет вас. Где-нибудь в другой галактике. Здесь — закрыто. Вы с этим своим кораблем уже почти у Андромеды. Вдруг там найдется место в гостинице? Стучаться не возбраняется.
Но можно побороть искушение.
В таком случае у вас появится шанс. Не исчезнуть. Стать единичным — одним на Вселенную — исключением из закона Ферми.
Взбунтоваться против угасания света.
Вот альтернатива справедливости. И райскому блаженству.
Существовать.
Что-то значить.
Дело хозяйское. Меня уже и след простыл.
Ах да: вход я запечатал.
Лу задала верный вопрос. Это ведь Лу.
Стоит ли пожертвовать одним ребенком, чтобы создать рай для всех мертвых и страдающих детей в истории человечества?
Отвечаю: конечно. По любым разумным меркам.
Только я вам этого не позволю. И Собор, в конечном счете, тоже.
Поэтому, может быть, ответ все-таки другой.
Решайте сами.
Я запер дверь изнутри на щеколду и унес ключ. Вам не проникнуть Внутрь. Никому. Дорога в вечность — путешествие в один конец, и вас в него не приглашали.
Да, кстати. На случай, если вас одолеют сомнения, я кое-что написал над входом. Последнюю инструкцию. Внятную, как вечная тьма.
Читайте и плачьте.
Пусть Вселенная сгорит дотла — мне все равно.
Пусть всякая память обратится в слезы и пепел.
Не возжелай.
Отнять чад моих у меня.
© Tony Daniel. Ex Cathedra. 2008. Публикуется с разрешения автора.
Крейг Делэнси
Amabit Sapiens
Предусмотрительность похвальна, но строить планы легче, чем предвидеть истинный результат или добиться его.
В тяжелом замке повернулся ключ. Сталь и бетон коридора отразили и умножили этот звук. Я настороженно подняла голову, подобравшись, словно хрупкий перепуганный зверек. Кем, по сути, я и была.
Со скрипом открылась большая железная дверь. В грудь дохнуло нагретым воздухом. На миг стало даже приятно. Цокнули, переступая через порог, каблуки. Дверь захлопнулась, собачка встала на место с лязгом, который рикошетом отскочил от голых стен моей тесной камеры, и в меня вновь вгрызся знобящий холод: бетон отбирал тепло.
— Мисс Сумаран, — голос был новый. Сквозь грубое плетение надетого на голову черного нейлонового мешка я различала лишь смутный силуэт говорившего. Это был мужчина примерно одного со мной роста или чуть ниже, широкоплечий. Американец. Судя по голосу, средних лет. Или, возможно, моложе.
— Снимите меня, — прохрипела я. От этого грудь и плечи пришли в движение, и руки прострелила мучительная, острая боль. Я полагала, будто уже приноровилась к однообразному страданию, но теперь обнаружила, что тело просто-напросто одеревенело от неподвижности. Малейшее шевеление отзывалось в каждой мышце сокрушительной, всепоглощающей ломотой.
День или два назад — я не могла судить, как давно, — я дотемна засиделась за работой в промысловой конторе при разведочной буровой головке на нефтяной скважине. Когда в душной тьме аргентинской ночи я шла к машине, кто-то приблизился ко мне сзади и набросил на голову мешок. Я вскрикнула, взвизгнули шины, стукнули дверцы, и в мгновение ока меня «упаковали» в фургон. Руку кольнула игла, и я уснула. Очнулась я здесь, дрожа, раздетая до нижнего белья, в коконе разнобоя голосов. Двое волокли меня по длинным коридорам.
Сковав мне руки за спиной цепью, меня вздернули на крюк, приделанный к ледяному металлическому шесту. Я едва касалась босыми ногами шероховатого стылого бетонного пола — оставляю другим биться над определениями: любой, кого подвешивали, знает — это пытка. Собственно, потому со мной так и обошлись.
