не зацепился за выступающий корень и не потерял штиблет.
Мать твою!.. Астроном заозирался. В лесу было темнее, чем на открытом месте, и черный туфель как-то сразу слился с ландшафтом. Да где же ты, проклятый! Ау…
— Скорее, Олег! — донеслось уже откуда-то издалека.
— Да иду я, иду…
Вот ты где! Олег наклонился к штиблету. Черт… Шнурок, паскуда. Теперь вместо одного длинного — два коротких. Черт, черт и черт… Он начал спешно выдергивать обрывки. Боялся отстать. Да и Зов бился в висках молоточками. Толкал изнутри. Звал.
Недалеко, почти над ухом, тихо присвистнули.
— Сейчас, Дитмар, — пробормотал Олег, поднимая голову. — Шнурок лоп…
Свистел не фон Вернер. Ветер трепал зубчатую листву граба, демаскируя неподвижного хищника.
— Спокойно, киса, — пробормотал астроном, неотрывно глядя в желтые глаза хатуля. — Я невкусный…
Дикий кот тряхнул круглой башкой и попятился в заросли.
— Вот так будет лучше, — сказал Олег, отступая в противоположную сторону и ускоряя по мере сил подъем.
Еще час или два — он не помнил, время растянулось или, напротив, замедлилось — Олег карабкался по склону, не разбирая пути. Звериная тропа давно пропала, а кричать, звать Дитмара он не решался, опасаясь привлечь хатуля. Лишь однажды, обнаружив в мелкой ложбине чахлый родничок, задержался, чтобы сделать несколько торопливых и жадных глотков.
Наконец заметил, что выше по склону деревьев почти нет. Там начинался подъем на Бабуган. Оставалась надежда, что обитатели джунглей яйлу не слишком жалуют. Сжимая потной ладонью топорик, поминутно оглядываясь, Олег начал карабкаться по склону. «У-уухр…» — кто-то выдохнул рядом. И под тяжкими шагами захрустели камни. Астронома продрал озноб.
Лучи заходящего солнца скользили почти по касательной, играя на чешуйчатой броне сползающей со склона твари. Зеленовато-бурое туловище, растопыренные лапы, волочащийся хвост. Ни дать, ни взять обыкновенная скальная ящерка, коих ловлено-переловлено в детстве. Но в далекие семидесятые двадцатого века никто здесь слыхом ни слыхивал о ящерицах трехметровой длины… с головой, увенчанной ветвистыми выростами…
Олень?!
Астроном перемахнул через ближайший валун, присел на корточки, не сводя глаз с неторопливой рептилии. Оленю, похоже, не было никакого дела до притаившегося человека. Он направлялся по своим делам. Стоило бы последовать его примеру. Олег приподнялся, примериваясь, как бы половчее слинять, но тишину летнего вечера, нарушаемую лишь хрустом породы под массивным телом гигантского пресмыкающегося, разбил переливчатый свист хатуля. И второй за этот слишком долгий день прыжок тяжелых лап. И смутные очертания промелькнувшего в воздухе идеально мимикрирующего под окружающий пейзаж животного. Астроном рухнул на землю, втискиваясь в нее, родимую. Сокрой, защити…
Но и хатулю не было до него никакого дела. Вернее — хатулям. К тому, что с небрежной грацией перепрыгнул через человека, присоединился второй. Кошачьи нацелились на оленя. Выглядело это очень странно, даже мистически. Почти неразличимые полусущества-полутени прильнули к рогатоголовому ящеру, отчего тот истерично заухал, задергал уродливой башкой, молотя хвостом по камням и кустарнику. Добычей он оказался несговорчивой. Одно неловкое движение хатуля, и олень прихватил его острыми зубами. Жалобный визг огласил поле битвы. Хатуль вырвался, покатился по камням, пятная их кровью… Поневоле вспомнилось, как покусывали пальцы зубками-иголками пойманные ящерки. М-да, ящерки с тех пор выросли, зубки — тоже… Но второй хищник оказался ловчее. Впившись когтями в шкуру рептилии, хатуль применил старый как мир прием удушения. К нему присоединился раненый товарищ. Олень попытался вырваться. Волоча повисших на нем хатулей, он пополз вниз по склону.
Досматривать второй акт трагедии Олег не стал. Пригибаясь, астроном кинулся вверх. К счастью, чем выше он взбирался, тем светлее становилось. А вот и яйла. Белые, словно кости павших животных, камни. Одуряющий запах летних трав. Чабрец, бессмертник, мелкие соцветия незнакомых голубеньких цветов. Небесное индиго. Туман над морем.
Олег опустился на изъеденный эрозией скальный останец, похожий на инвалидное кресло. Отдышаться, унять дрожь в коленях. Покурить… А черт, какое там покурить. Бросил еще в прошлой жизни. Что, в конце концов, и сгубило…
Внизу клубились редкие облака, крались к Парагельмену, казавшемуся отсюда пологим холмом. Олег стал искать укрытие. Зов снова зашевелился внутри, разгоняя усталость, но идти на ночь глядя к Беседке Ветров немыслимо. Здесь полно карстовых провалов. Узких. Вляпаешься в такой по темноте — пиши пропало. Придется потерпеть. А потом Зов приведет, и он непременно встретится с остальными.
Однако, пока светло, надо устроиться на ночлег. Затиснуться поглубже, хотя бы вон в ту впадинку, где совершенно роскошная россыпь диких пионов, и заснуть. Но сперва надо бы взглянуть на созвездия. Небо чистое, ни облачка. Идеально для наблюдений. Он повалился в заросли и охнул: впадинка маскировала карстовый провал, но провал неглубокий и раздавшийся вширь, так что получился замечательный грот, пещерка. Отель для троглодита. Олег набрал камней и начал швырять их в темный зев. Хазарский топорик держал наготове… Тишь да гладь. Пещерка пустовала, номер оказался свободен. Орудуя топором, он соорудил подобие ложа из мягких ветвей казацкого можжевельника, стянул осточертевшие штиблеты. Ноги затекли, тонкие «погребальные» носки прорвались на пятках. Он вспомнил армию, учебку, кирзачи — растертые ноги, воспаление, жар, нога не влазит в сапог…
А ведь здесь даже простейшей медпомощи взять негде. Вон, травки разве что. Подорожник-трава. Хотя Иоанн, верно, искусный травник, да и Дитмара в его школе СС наверняка кое-чему учили. Но переть в этом — он повертел в руке злосчастный башмак — на Беседку… это же в кровь… А потом заражение — и снова в ящик? А ведь не хочется. Второй раз — не хочется. Не то чтобы страшно, хотя и это тоже, что себя обманывать, страшно — а разобраться? Разобраться! Что за сволочь это все придумала. Прав, эсэсовец, прав. Есть в этом какой-то смысл. Должен быть, иначе…
Поэтому теперь — звезды.
Но звезды наступили не сразу. Тени, карабкающиеся по взгорьям, слились, затопили яйлу, захватили вершины и растворились в темнеющем небе. Затеплился фонарик Венеры. Мучительно долго господствовала она над морем. И вдруг потянуло ветром. И ветер этот раздул угольки звезд. Олег отыскал Полярную. Отметил ее расположение относительно других светил, запомнил положение Большой Медведицы. Теперь надо подождать хотя бы часика три. Он улегся на спину. Время текло вяло и неспешно. А это что такое? А это, братец, искусственный спутник. А вон еще. И еще — с другим наклонением орбиты и пониже. Шустрый. Что это может означать? Либо цивилизация погибла совсем недавно, и спутники не успели сойти с орбиты, либо… либо люди переселились в космос. Хотя с чего бы это вдруг? Не хатулей же им бояться, с такой-то техникой.
Задачка все еще не складывалась. Не хватало данных. А может, прав монах и все они в аду? Уж больно много чертовщины — воскрешение, Зов этот дикий…
Он все же заснул и проснулся от липкого озноба. Принялся застегивать непослушными пальцами пуговицы на пиджаке — не тут-то было, из пуговиц сохранилась лишь одна, верхняя. Вскочил, попрыгал, разогреваясь и растирая затекшую шею. И наконец решил посмотреть на звезды.
Присвистнул. Сглотнул ставшую горькой слюну. Как школяр на экзамене, повторил про себя: из-за лунно-солнечной прецессии земная ось движется по кругу с радиусом двадцать три градуса со скоростью около полградуса за сто лет. Поэтому в разное время ближайшими к северному полюсу неба становятся разные звезды… Пять тысяч лет назад такой звездой была альфа Дракона, в начале нашей эры ярких звезд вблизи Полюса Мира не было вообще. Через двенадцать тысяч лет ближайшей к ней станет Вега… Что же мы видим в настоящий момент? В настоящий момент мы видим, что ближе всего к Полюсу… гамма Цефея! Так? Так.
Что ж, подумал астроном, спасибо и на этом. Гамма Цефея все же лучше, чем альфа Лиры. Две тысячи лет предпочтительнее двенадцати. Хотя какая, в сущности, разница? Олегу стало совсем зябко, и не понять, ветер тому причиной или эти две тысячи лет, тектоническим разломом отделившие его, астронома
