– Стимул! – фыркнула Зита. – Если нет еды, зачем возбуждать аппетит?
– Что ты имеешь в виду?
– Детей, Ждан. Живых. Не похожих на тех, что носятся там, на поляне.
Пропуская Зиту в утап, Ждан заметил:
– Судьба человека – в его характере… Подозреваю, Зита, у тебя есть враг.
– Враг? – испугалась Зита.
– Самый настоящий… И он сильно осложнит тебе жизнь… Догадываешься, о ком я говорю?
– Обо мне, – вздохнула Зита.
– Совершенно верно. – И спросил: – Где ты остановилась. Куда тебя отвезти?
– Мне все равно, – Зита упрямо повела плечом. Он не мог отвести от нее глаз. – Может, лучше в сектор С? Я знаю его, я там бывала. Комнату возьму у МЭМ.
– У МЭМ? – Он вдруг почувствовал, что расстаться с Зитой будет непросто. – Зачем тебе брать комнату у МЭМ?
– А как же иначе? Не ночевать же мне на скамье Центрального парка. Живые скульптуры замучают меня разговорами.
– Действительно… – Ждан был уверен, что Зита способна и на ночевку в Центральном парке. – Но брать комнату у МЭМ не надо. Ты полетишь со мной. Я познакомлю тебя с Гомером, мы живем сейчас вместе. Может быть, мы застанем отца.
– Доктора Хайдари?!
Ждан кивнул.
Ошеломленная Зита была удивительно хороша.
Ее свежесть, ее красота еще ничем не были сглажены – ни возрастом, ни случайностями, ни мелочными тревогами, без которых нет жизни. Она была живой. Она была красива красотой живого, ничем еще не испорченного человека. «У нее, собственно, еще ничего и нет, – подумал Ждан, – кроме этих вот свежести и красоты…»
Он вздохнул.
Весь жизненный опыт Зиты умещался в ее семнадцати годах. Практически весь ее опыт был получен в Общей школе. Этого так мало. Что там спрятано в ее подсознании? К чему ее предназначила природа?
Материнство?
Но чувство материнства присуще многим. Главное ли оно для Зиты? Добиваясь права на индивидуальное воспитание, она, несомненно, наделает массу ошибок…
Ждан покачал головой.
В самом деле, кто из думающих людей решится отдать в руки Зиты ребенка? Она столь несдержанна… Тысячи женщин приходят в госпиталь с тем же желанием – посвятить ребенку всю свою жизнь, но первая же коррекция после родов, и все они враз забывают об этом темном глубинном чувстве, в них остается и живет только вполне законная гордость: они подарили миру ребенка!.. Первая коррекция – и та же Зита будет с улыбкой вспоминать о своих детских мечтах…
Но что в Зите главное? Для чего она предназначена всерьез? Где может принести оптимальную пользу?
«Какой благодатный материал для Мнемо», – подумал он.
Если он попросит Зиту, согласится ли она на эксперимент? Он попытался бы добраться до ее истинной доминанты.
Подняв утап, Ждан включил Инфор.
Экран осветился.
В просторной овальной комнате на фоне сложного коричневатого орнамента, покрывающего стены, за низким столиком в низком кресле – плечистый, видимо очень сильный, человек. Он, кажется, листает книгу.
Зита удивилась: разве книгами еще пользуются? Разве они есть где-нибудь, кроме музеев?
Есть. Она это видела. И она уже поняла: стены комнаты украшены вовсе не орнаментом – скорее всего это неподвижное изображение сирен. Даже не объемное. Нечто вроде старинной фотографии.
– Гомер!
Человек за столиком неторопливо оторвался от книги. Он закрыл ее и аккуратно положил на столик. Только после этого он поднял глаза и посмотрел на Ждана и Зиту. Взгляд у него был прямой, но Зита, Как ни старалась, не увидела в нем напряжения… «Значит, – решила она, – космонавты все-таки возвращаются к земной жизни…» Но взгляд она отвела. Этот человек, побывавший так далеко, что бессмысленно было и думать об этом, почему-то лишал ее покоя. А если быть совсем честной, он пугал ее.
– Вам понравится у нас, – сказал Гомер.
Он сразу понял Ждана. Он посмотрел на Зиту без особого интереса. Ее это даже обидело. Как это он решает без нее? Может, она вовсе не собирается лететь туда, где он листает свои доисторические книжки. Все, что было Зите знакомо лишь понаслышке, она считала доисторическим.
«Впрочем, – решила она, – полететь надо». Что-то они такое там натворили на Ноос… И что это за особое мнение, с которым выступил Гомер?.. Она ведь так и не удосужилась взять с Инфора расшифровку…
Ждан обнял Зиту.
Зита задохнулась.
Она вовсе не испытывала никакой вины перед этим Гомером Хайдари… С чего бы, собственно, ей испытывать перед ним какую-то вину? Подумаешь, он побывал очень далеко!.. Она тоже живет не близко и тоже слышала тех же сирен…
Она понимала, что в ее логике есть какая-то неправильность, может, даже ущербность, но губы Ждана обжигали ее… С чего бы это ей испытывать какую-то вину перед совершенно неизвестным человеком?..
Так она думала, а внизу, за прозрачным бортом утапа, сияли бесчисленные, от горизонта до горизонта, огни.
Вне системы
Он медленно приоткрыл глаза.
Левая рука свисала до самого пола, касалась пальцами холодных каменных плит. Кто его так положил? Резкая боль, не уходя, стояла под ребрами. А главное, он ничего не видел и не слышал.
Это его испугало. Он оглох? Ослеп?
Нет… Не ослеп…
Где-то высоко под невидимой кровлей скользнул, медленно проплыл по стене тонкий лучик света… «Наверное, там щель», – подумал Ага-Сафар. Свет проникал снаружи…
Но почему ничего не слышно? Почему тихо, как в башенке Разума? Где он? В медицинском центре?
Он подумал: «В медицинском центре» – и сразу все вспомнил.
Его затрясло.
Он сразу вспомнил узкий пыльный карниз, на котором оставались отчетливые следы, вспомнил томящую бездну под ногами. Пять этажей, а может, больше. Под ними еще скос в сторону площади. Ага Сафар всегда боялся высоты, на карнизе его мгновенно охватил ужас.
Если бы не дети…
Если бы не дети, Ага Сафар не вылез бы на узкий карниз… Но он сам слышал детские голоса, слышал хлопок взрыва там, за переборкой, которую заклинило… Он успел ткнуть пальцем в аварийный вызов, успел услышать в конце коридора топот дежурного робота, но желтый дым, стелящийся по коридору, был столь едок, а крики детей за переборкой столь явственны, что, даже боясь высоты, он не мог не попытаться выиграть для детей хотя бы минуту. Он попробует добраться по карнизу до окна, попробует выбить металлической рейшиной тонкий лист спектролита.
Вот только высота… Он не думал, что страх охватит его сразу.
Его и сейчас затрясло. Где он? Почему тут так холодно? Сможет ли он подняться на ноги?
Он шевельнулся. Медленно поднял, согнув в локте, руку. Не без изумления он понял, что жив, что может двигаться. Конечно, каждое движение вызывает боль, но как не быть боли?.. Такая высота…
Нет, о высоте думать он не хотел, к тому же над ним все-таки потрудились: ведь он шевелился,
