поразила и это, — принц коснулся подрагивающего рта. — На следующий вечер я взял на себя вину Вольфганга. Это не помогло, конечно. Через два дня он умер. А казнь продолжается до сих пор. И пока она не состоялась окончательно, я не…
— Снежик, — прервал Мил, — учитель Вольфганг был голубоглазый, светловолосый, черные брови «домиком», курчавая борода. И мизинец на правой руке без первой фаланги.
— Верно, — подтвердил удивленный принц. — Откуда ты знаешь?
— Я увидел его в твоей памяти. И в памяти Вернии — тоже. Это он одурманил ее порошком из чуд- корня и надругался. И сдох от страха перед возмездием.
— Сущий вздор. Вольфганг был честнейший, тишайший… Человека порядочнее его не сыскать.
— Ты не веришь Разноглазому дознавателю?
— Но ведь роккон его не казнил.
— Мало ли, отчего не тронул. Может, как раз потому, что Вольфганг сам помирал, от сердца.
— И чуд-корень ему взять было негде, — стоял на своем принц, защищая учителя. — Да Вольфганг вообще не посмел бы подступиться к принцессе!
Мил развел руками, сдаваясь.
— Значит, чуд-корень был у Вернии. Она сама соблазнила учителя.
— Не смей оскорблять мою сестру! — Властимир хватил кулаком по столу; на нем что-то брякнуло, за дверью отозвался колокольчик.
Капитан Погребец немедленно явился на пороге:
— Увести осужденного, ваше высочество?
Принц сдернул со столика мятую салфетку. Под ней оказались ручные кандалы — тяжелее и страшнее тех, в которых Мила привели сюда. Цепь отливала синевой вороненой стали, два широких кольца были украшены гравировкой.
— Наденьте на осужденного королевские кандалы, — приказал Властимир.
Сохранив бесстрастное выражение лица, капитан ухитрился всем своим телом задать немой вопрос: «ЗАЧЕМ?!».
Принц снизошел до объяснений:
— В свое время я сам провел в них ночь. Пусть и он… тоже.
Капитан покосился на кандалы, на Мила.
— Не больно ли много чести, ваше…
— Выполнять! — рявкнул принц.
— Как будет угодно вашему…
— Молчать!
Погребец завел Милу руки за спину, замкнул кандалы.
— Ведите.
Отправились: капитан с фонарем, Мил, два гвардейца. Принц на казнь не пошел.
Спустились по винтовой лестнице, вышли во двор с белыми шарами фонарей и нацеленными на город орудиями. Обогнули здание, пересекли сад, где под ногами похрустывал песок на аллеях, а деревья раскинули над головой непроницаемо-черный полог. Свет фонаря, который нес Погребец, позволял увидеть скульптуры из белого мрамора.
Клетку с рокконом от сада отделяла каменная стена с окованной железом дверью. Капитан отворил дверь, петли взвизгнули, словно объявляя о визите. Судя по напряженной спине, Погребцу было изрядно не по себе. Роккону ничего не стоит плюнуть в любого, кто приблизится к клетке. Капля слюны прожжет тело насквозь…
Где-то начали бить часы. Мил считал удары: четыре… восемь… одиннадцать. Казнь должна состояться до полуночи. Времени навалом.
Из темноты блеснула сеть, натянутая на клетке: множество острых белых огоньков. В клетке шевельнулось что-то большое и жесткое.
— Осужденный доставлен, господин роккон, — пробормотал капитан Погребец. — Его величество просит вас привести в исполнение приговор. — Он отомкнул висячий замок, отворил низкую дверцу. — Входите, господин Дружен. — Капитан подтолкнул Мила, желая поскорее закончить дело и избавиться от опасного соседства.
Нагнув голову, Мил вошел. Дверца лязгнула, закрывшись; в замке дважды повернулся ключ.
— Всего хорошего, господин Дружен. Будьте здоровы. — Капитан с гвардейцами устремились прочь.
Из темноты на Мила смотрел желтый глаз. Спустя минуту раздался тяжкий вздох.
«Допрыгался», — мысленно сказал роккон.
«И не жалею», — отозвался Мил, напрягая скованные за спиной руки. Два слабых звенышка легко разошлись, цепь отвалилась от колец на запястьях. Спасибо Снежику за «королевские» кандалы.
Мил шагнул к разделяющей их с рокконом решетке, взялся за холодные прутья. Посмотрел на пленника зрением Разноглазых.
Коричневый с бронзовым отливом, с поперечными пластинами на груди, точно латник. Роккон сидел на полу, как человек, обхватив колени когтистыми лапами, и опущенные крылья прикрывали его, словно плащ. Морда… нет, пожалуй, лицо — лицо не было ни человеческим, ни звериным. Узкое, вытянутое вперед, от носа вверх через лоб шел частый гребень костяных шипов. У роккона в самом деле оказался только один глаз, светящийся желтым. Левая пустая глазница была прикрыта жесткой чешуйчатой кожей.
«Как тебя зовут?»
«На твоем языке мое имя значит „шум, грохот“.
«Рокот, — обрадовался Мил. — Правду говорят, будто рокконы и Разноглазые — дальние родственники?»
«Они дети одной матери, Дурынды, — ответил недовольный Рокот. — Умники рокконы народились от отца Дурмалая, а Разноглазые олухи — от отца Обалдуя. Вот и встретились братья в клетке».
«А правда, что рокконы могут раз в десять лет обращаться людьми?» — не отставал Мил.
«Рокконы превращаются в дураков. А после затевают лететь над королевским дворцом, спьяну цепляются за шпиль, падают на крышу и ломают себе крыло».
Мил не сдержал усмешки.
«Смейся вволю! — вскипел Рокот. — Обхохочешься, когда посидишь тут…» — он запнулся, тяжко вздохнул.
«Прости, — сказал Мил покаянно. — Как нам отсюда уйти? Ты придумал?»
«Чуть только состоится казнь, принц освободится от
«А без казни не обойтись?»
«Я четыре зимы пытался».
«Почему же ты не казнил учителя Вольфганга?»
«Он и без меня помирал. Хрипел, держась за грудь, звал лекаря».
«Однако Вольфганг терзал принцессу».
«Знаю. Но это случилось с моей помощью. Виновен я».
«Ты шутишь?!»
Роккон засмеялся. Слухом Разноглазых Мил услышал горький, на всхлипе смех, обычным слухом — громкое шипение.
«Поняв, что сам освободиться не в силах, я договорился с принцессой. Рассказал ей, на какой клумбе садовник выращивает чуд-корень для королевы; без чуд-корня этой туше ничего не надо, она без него даже есть не может. Я объяснил, как высушить корень и стереть в порошок; рассказал, какую малую щепотку взять… Мы условились: когда она всласть натешится с человеком, который ей нравится, но на нее взглянуть не смеет, тогда она выкрадет у Властимира ключ и отопрет клетку. Юная дурочка все поняла, все запомнила. И вдвоем с Вольфгангом нанюхалась чуд-корня до безумия. Дальше ты знаешь, что было».
Мил выпустил прутья, развернулся, привалился к решетке спиной. Кругом было темным-темно, ни единого проблеска.
«Рокот, — снова начал он, — если ты сумел договориться с принцессой, почему не объяснил все