Брэд Эйкен
Система ответов
В этом зрелище не было ничего такого уж необычного, но впервые я видел это своими глазами — они сцапали не кого-то незнакомого, а одного из моих коллег. Я только что вошел через вращающиеся двери, которые выплевывают посетителей в роскошный холл «Метро-Тауэрс билдинг», словно дозатор пастилок «Пец», ежедневно с девяти утра до пяти вечера. В дальнем конце зала, выложенного белым итальянским мрамором, сгрудились съемочные группы всех главных новостных компаний: они явно засели в ожидании какого-то соблазнительно-ужасного события, ничто другое не привлекло бы такого внимания.
Перед собравшейся толпой разъехались двери лифта, и сияние прожекторов залило кабину, обнаружив человека средних лет с коротким ежиком седых волос, отворачивающего лицо от яркого света. Его руки были скованы за спиной наручниками, два облаченных в форму офицера федеральной полиции крепко держали его под локти с двух сторон. Когда он повернулся в мою сторону, я ощутил, как по моему позвоночнику пробежала холодная дрожь при виде знакомых кустистых седых бровей, румяного лица и объемистого брюшка: это был Арни Хирш, мой старый друг, семь лет назад присоединившийся к моей практике в 13-й окружной медицинской клинике.
— Отклонился от ответного дерева, — неожиданно прозвучал за моим правым плечом знакомый голос.
Я повернулся к своей новой ассистентке Карме Джонсон.
— Что?
— Доктора Хирша забирают за нарушение «дерева ответов». Это у него уже в третий раз.
Я, конечно же, знал, о чем речь. Нам позволялось говорить только определенные вещи, давать лишь специально предписанные ответы на вопросы, которые всегда были вариациями одного и того же: «Что со мной, док? Я ведь выздоровлю? Чем мне лечиться? Может быть, сканер ошибся?». С первого же дня работы было сказано, что позволять нам отвечать по своему разумению — чересчур большая ответственность и что любое нарушение этой политики будет рассматриваться как федеральное преступление; мы ведь, в конце концов, работаем в государственной клинике.
Я посмотрел на мисс Джонсон.
— Откуда вы знаете?
— Моя подруга Ванда — его ассистентка. Она только что прислала мне сообщение.
— Это она на него донесла?
Я почувствовал в голосе женщины короткое замешательство:
— Нет, это не Ванда. Она никогда бы так не поступила.
Мое внимание вновь переключилось на Арни, который рявкнул на репортера:
— И я сделаю это снова, черт подери! Меня тошнит от необходимости смотреть, как мои пациенты страдают только из-за того, что я должен слушаться какой-то треклятой машины!
Я прекрасно понимал его чувства. Мы говорили об этом за ланчем по меньшей мере дюжину раз. И сам я умудрился избежать неприятностей лишь потому, что у меня не хватало духу поступить, как Арни. Я испытывал к бедняге жалость, но в то же время восхищался им.
Толпа последовала за моим коллегой и окружавшими его офицерами на улицу, где его ждал черный седан. Я ненавидел себя за малодушие, но как я мог помочь коллеге?
Мы стояли в опустевшем зале возле вращающихся дверей, наблюдая за сценой через стекло.
— Пожалуй, нам лучше приступить к работе, — сказал я.
Карма ответила коротким кивком, и мы отправились к себе на тридцать седьмой этаж, чтобы заняться нашими повседневными делами. К тому времени как я облачился в лабораторный халат и добрался до смотровой, ассистентка уже начала первое сканирование. Через несколько минут из пасти гигантской машины выдвинулся белый пьедестал.
— С добрым утречком, док! — приветствовал меня мистер Уинторп. Держась одной рукой за загривок, он приподнялся из-за смотрового стола, появившегося из трубы нашего «Медтрона-3000».
Мисс Джонсон подняла глаза от контрольного монитора сканера.
— Нерезкостей не обнаружено, доктор. Сейчас подготовлю отчет.
— Спасибо.
Я взглянул на первого из своих сегодняшних пациентов.
— Доброе утро, мистер Уинторп. Я доктор Дженкинс. — Я не протянул ему руку для пожатия.
Он взглянул на стену, где висел мой диплом — текст едва можно было различить за поблекшим желтым уретановым покрытием.
— Сентервиль, выпуск две тысячи двенадцатого, э-э… — По-видимому, диплом произвел впечатление на посетителя. — Хороший колледж!
— Да… был. — Я уже давно не глядел в сторону этого клочка бумаги.
— Ну, так и что же вы собираетесь делать с моими болями?
Я проглядел отчет, появившийся на мониторе.
— Сканер диагностировал у вас язву желудка и уже отправил рецепт в аптечную систему.
— Язву желудка? Док, у меня болит шея!
Я достал электронный блокнот, чтобы свериться с инструкцией компании, и прокрутил текст до надлежащей схемы ответа.
— Прошу прощения, но сканер говорит, что ваша проблема — язва желудка. О шее он умалчивает.
— Но с моим желудком все в порядке!
Я прокрутил текст дальше. Хотя к этому времени я уже выучил наизусть большинство ответов, лучше было Соблюдать осторожность, особенно когда в лаборатории присутствовала новая ассистентка, ловившая каждое мое слово.
— Некоторые болезни не имеют различимых признаков, — процитировал я.
Уинторп был так занят, потирая шею, что даже не заметил, как я читаю с экрана.
— Ну ладно, может, язва у меня и есть, но сюда-то я пришел из-за этой чертовой боли в шее, а не из-за желудка!
— В любом случае, если вы не примете выписанный рецепт, страховая компания исключит вас из своей программы.
Мистер Уинторп надул щеки, сделавшись похожим на рыбу-собаку, и издал тяжелое «Пф-ф-ф!». Он знал, что спорить с медицинским сканером не имеет смысла.
— Ладно, но может быть, вы просто глянете на мою шею? Эта боль меня добивает.
Брови на молодом, свежем лице мисс Джонсон заметно приподнялись.
— Прошу меня простить, мистер Уинторп, — послушно продекламировал я, — но нам строго противопоказан физический контакт с пациентами.
— Да бросьте, док! Я никому не скажу.
Мой голос смягчился.
— Ах, мистер Уинторп, ну вы же сами знаете, что такое невозможно. Я рискую потерять лицензию.
Он покачал головой — с трудом — и вышел за дверь.
Я чувствовал жалость к бедолаге. Пару лет назад я пренебрег бы правилами и действительно взглянул на его шею. Но это было до того, как многих моих коллег затаскали по судам и довели до банкротства как раз из-за таких вот вещей или того хуже — увезли в наручниках, как Арни Хирша.
Теперь мы жили в другом мире. Когда тридцать три года назад я окончил престижный Сентервильский медицинский колледж, ничто не могло бы вызвать у меня большей гордости. Сэр Уильям Ослер однажды сказал: «Превращение непрофессионала во врача — удивительнейшее превращение во Вселенной»; по крайней мере, так нам рассказывал наш первый наставник в клинике. И мы верили ему, мы считали себя особенными. В конце концов мы перестали быть сопливыми учениками и сделались
