— И я вас понимаю, — вздохнул я. — Но все это действительно правда.
— Что мы будем делать?
Она сказала «мы». Добрый знак.
— Для начала воссоединим вашу семью.
— Так чего же мы ждем?
— Раннего утра, — пожал я плечами. — Сейчас нас усиленно ищут по всей округе. Прочесывают улицы, дворы и подъезды. Тем более если уже обнаружили такси, которое мы угнали. Мышь не проскочит, не то что мы с вами. Но к полуночи они устанут и успокоятся, а к утру вообще уберутся. По утрам полиция работать не любит. Метро откроется, народ на работу пойдет, вот и мы вместе со всеми. Так что пока рекомендую отдохнуть. Извините, условия тут скромные, но зато безопасно.
Оказалось, что, набегавшись и намерзнувшись за день, я вновь изрядно устал. Заснул почти мгновенно и очень крепко. Проснулся же оттого, что меня не слишком вежливо трясли за плечо.
— Уже шесть часов! — недовольно сказала она. — Сколько можно дрыхнуть!
Я с трудом разлепил глаза и потряс головой, прогоняя тягучую дремоту. Действительно, пора было собираться в путь. Поскольку этот путь начинался в луже, прежде чем пройти через Дверь, я вновь поднял Вику на руки, чему она благоразумно не стала противиться.
Холодная вода вновь хлынула в подсохшие ботинки. Я добрался до берега и поставил Вику на твердую землю. Улица была темной и тихой, я не обманулся в расчетах. В окнах квартир загорался свет, первые прохожие хлопали дверьми подъездов, отправляясь на службу. До метро было недалеко, минут через пятнадцать мы уже входили в теплый, светлый вестибюль. Выглядел я довольно потрепанным, хотя статуса бродяги пока не достиг, да к тому же прикрывался от контролера Викой, которая, в отличие от меня, выглядела просто блестяще, несмотря на то что обошлась без утреннего женского ритуала. Свободных мест в вагоне хватало, однако я предпочел стоять, отвернув лицо от прочих пассажиров, а особенно от камеры наблюдения, глазок которой заметил под потолком. Береженого Бог бережет.
Мы ехали около сорока минут, а когда вышли наружу, в городе посветлело. Теперь предстояло преодолеть самый сложный участок маршрута. Я не сомневался, что хоть каких-то наблюдателей в районе, где, по их предположениям, я прятал Петровского, наши противники непременно оставили. Две-три машины с дремлющими вполглаза топтунами. Вопрос в том, какие у них инструкции? Хватать нас сразу или проследить до укрытия? Рисковать мне не хотелось. Поэтому я постарался по мере возможностей изменить внешность. Благо мусоросборочные машины пока еще не начали работу и контейнеры для мусора во дворах домов оставались переполненными. Покопавшись в одном из них (Вика в это время стояла в сторонке, брезгливо отвернувшись), я извлек какую-то рвань, в прежней жизни называвшуюся плащом, полиэтиленовый пакет, гремящий пустыми бутылками и кривую палку. Весь этот скромный реквизит окончательно превратил меня в бомжа, отправившегося в утренний поход по городским помойкам. Я не сомневался, что маскировка позволит приблизиться к Двери.
— Вы двинетесь, когда я отойду метров на сто, — наставлял я Вику. — Не смотрите по сторонам, постарайтесь выглядеть девицей, которая возвращается домой после бурно проведенной ночи.
— Тут и стараться не нужно. Чего ж тут сложного! — буркнула она, хотя я не понял: сегодняшнюю ночь она имеет в виду или какую другую.
— Ориентир для вас — помойка…
— Как, опять? — поразилась Вика.
— Дверь за контейнерами, это очень удобно, потому что со стороны наше исчезновение пройдет незамеченным. Ну, вперед!
Если засада и существовала, то вычислить ее я не сумел: в любой из десятков припаркованных к обочине машин самых разных марок за затемненными стеклами могли сидеть наблюдатели. Я шел, тяжело опираясь на палку, опустив голову и сгорбившись, шаркающей походкой давно и тяжело пьющего человека. Хлопнула дверь подъезда. Женщина, взглянув на меня, брезгливо фыркнула, пробормотала что-то вроде «х-осс-поди!» и обошла по дуге. Я испытал некоторую гордость за результаты своей подготовки: произведенное на горожанку впечатление, несомненно, было сильным. Оставалось лишь надеяться, что примерно такие же чувства мой облик вызовет и у сидящих в засаде. Вскоре без всяких затруднений я добрался до вожделенной помойки.
Вика что-то не торопилась. Сосредоточенно ковыряясь в контейнере палкой, я украдкой поглядывал на асфальтовую дорожку и уже начал беспокоиться, но наконец различил силуэт девушки.
Нас разделяли какие-то три десятка шагов, когда у припаркованного к тротуару «форда», который Вика только что миновала, с клацаньем открылась дверь. Из салона, поеживаясь от холода, вылез мужик, чья внешность не оставляла сомнений насчет его рода занятий.
— Девушка! — окликнул он.
Вика продолжала идти, не прибавляя шага и не оборачиваясь.
Мужчина решительно направился следом.
— Беги! — крикнул я, отбрасывая пакет и палку.
Реакция у Вики была отменной. Она рванула, словно со стартовой планки стометровой дистанции, чего преследователь явно не ожидал, поэтому на секунду замешкался. Этого Вике хватило, чтобы добраться до меня; я увлек ее за контейнеры и впихнул в Дверь.
И мы опять шлепнулись друг на друга.
— Ага! — услышал я радостный визг отпрыска Петровских. — Вика приехала!
Я вынужден был признать, что положение, в котором мы оказались, незавидное. Из свидетеля Петровский превратился в обвиняемого. Причем ни у него, ни у меня не было никаких сомнений, что сделали это для того, чтобы окончательно и навсегда заткнуть ему рот. Он уже сейчас мог считать себя покойником. Как именно он покинет этот мир: «оказав сопротивление» при задержании, или в тюрьме в результате ссоры с сокамерниками, или от внезапного тяжелого и совершенно неизлечимого заболевания — роли не играло. Я это понимал, и он понимал тоже.
Моя собственная судьба выглядела ничуть не лучше. Обвинение в убийстве — это серьезно. Я не сомневался: доказательств моей причастности к смерти Широкова изготовлено более чем достаточно и никому не будет дела до того, что они липовые. Примерно в таком порядке я изложил ситуацию Петровскому, с которым мы отошли пошептаться в самый дальний от остальных обитателей убежища «угол», и он со мной полностью согласился.
— Против нас не люди, — грустно проговорил он. — Против нас деньги. И такие огромные, что люди уже никакого значения не имеют… Вопрос в том, что делать дальше?
— Да это уже не вопрос, — ответил я. — Точнее, поставлен неправильно.
— Почему?
— Что делать, совершенно ясно. Вам нужно бежать. Убираться отсюда подальше. Из города, а потом из страны. Лучше с семьей. Понятно, что ни на какую сделку с вами они уже не пойдут. Пообещать, конечно, могут: обмен на ваши припрятанные документы, молчание и так далее. Но только пообещать. Попадете вы им в руки, они вас уже не выпустят. Вы уж извините меня за прямоту.
— Я понимаю, — сказал он после недолгого раздумья. — Так что вы имели в виду насчет неправильной постановки вопроса?
— Вопрос должен быть следующим: как это сделать?
— Действительно, — он опять сделал паузу. — Как…
— Начнем с того, что здесь мы в полной безопасности, — принялся рассуждать я. — Они уже пытались отыскать, убежище, может не один раз, и перерыли всю округу. Ну, сегодня повторят попытки, пока не придут к выводу, что мы спрятаны надежно. Однако людей они будут здесь держать постоянно, еще раз проскользнуть незамеченными в убежище не удастся.
— Значит, мы не сможем отсюда выйти, — сделал вывод Петровский.
— Сможем, — возразил я. — Об этом как раз беспокоиться не стоит.
— Но как?..
— Это уже моя забота, пока просто поверьте на слово. А вот дальше будет сложнее. Аэропорты и вокзалы наверняка перекрыты. Добраться до границы на колесах — проблема. Тем более со всем
