— Маричка, Маричка… — как бы в забытьи шептали уста. Боль сжала Василию грудь, он не мог оторвать взгляда от этого небольшого холмика.
Заглянув ему в лицо, Беркут понял состояние парня: горе его было еще слишком свежо, оно слишком тяжело придавило молодую душу. Надо как-то отвлечь его.
— Ты сегодня возвращаешься в Дрогобыч?
— Да, вуйку.
— Когда еще заглянешь ко мне?
— Не знаю, — задумчиво произнес Василий. — А фотокарточка Маричкина есть?
— Нет. Все забрали бандеровские изверги, ни одной вещички ее не оставили.
— Маричка навсегда останется в моем сердце. А приеду я, когда не останется ни одного бандита на нашей прикарпатской земле. Сколько смогу, буду уничтожать этих зверей, — поклялся Василий над могилой любимой.
— Не забывай, сынок, одинокого Беркута. — Старик поцеловал парня.
— Никогда, отец.
— А теперь иди. Я останусь. С дочерью поговорю. Расскажу ей, что ты приезжал. Легче на сердце станет. — И склонил седую голову над могилой. Стоял недвижно, будто изваяние.
Василий бережно взял с дорогой могилы горстку земли, завернул в платочек и положил в нагрудный карман, поближе к сердцу.
Беркут долго смотрел вслед Василию, пока тот не исчез за крутым поворотом.
— Не привелось тебе, Юрку, благословить их в своей хате, воспитывать внуков… — шептал он, а потом положил голову на могилу.
А смереки шумели, шумели…
Чекисты как раз сидели в засаде, когда мимо них прошел человек с винтовкой и с мешком на плече.
— Стой! — приказал Василий и мгновенно направил в лицо неизвестного луч фонарика.
Бандит замер на месте, из рук выпала немецкая винтовка.
— Посмотрите, что у него в мешке, — сказал командир.
— Хлеб, — ответил боец, осматривавший мешок. — Еще теплый, наверно, только что из печки.
— Кто ты? Фамилия!
Молчание.
— Я его знаю, — присмотрелся к бандиту Василий. — Это Дмитро Огар. Я не ошибся, пан Дмитро? — Василий подошел к нему вплотную. — Где банда?
— Там, — еле выдушил из себя бандеровец.
— Сколько человек?
— Двадцать. У Грицайки прячутся.
— Нечай с ними?
— Когда я выходил из хаты, его не было.
— Зачем собрались?
— Убить кого-то собираются. Меня за хлебом послали.
— У кого взял?
— У соседа.
— Идем, поведешь нас к своим бандюгам. Бежать не советую, — сурово предупредил Василий.
Оуновец колебался. Потом оглянулся вокруг и неуверенно пошел к реке Быстрице. Село уже спало.
— Возле хаты есть охрана?
— Да. Петро Пецюх и Иван Лагуш. Один у двери, другой — у ворот.
— Иди к воротам и скажешь часовому, что пойдешь еще за одним мешком. Понял?
Часовой, увидев Огара, недовольно спросил:
— Почему так мало хлеба? Всем не хватит.
— Ничего, хватит, я сейчас принесу еще один мешок.
Часовой наклонился над хлебом, и… чекисты в момент скрутили ему руки, забрали оружие. Возню у ворот услышал другой часовой, стоявший у порога. Он выстрелил, из хаты начали друг за другом выбегать бандеровцы. Но из окружения им не удалось выйти.
…Оуновцы, действовавшие в этом районе, потеряли вторую боевку, состоявшую из самых озверелых бандеровских палачей. Только в селе Дорожеве они убили, повесили, утопили в Быстрице более ста человек, в том числе женщин и маленьких детей.
Василий стал грозой для оуновцев из банды Нечая. И они решили любой ценой уничтожить его.
Искренним другом и защитником считали Василия его односельчане да и все трудовые люди Дублянского района. Крестьяне доверяли ему, помогали в борьбе с бандеровцами.
Как-то раз Василий шел с товарищами сельской околицей. Девушка, набиравшая воду из колодца, еле заметно кивком головы подозвала его. А когда он подошел и наклонился над ведром, будто хотел напиться, она прошептала: «На тебя засаду готовят. В селе прячется Михайло Грицай с бандой. Вон из того окошка будут стрелять в тебя, когда пойдешь вечером по этой дороге».
Командир группы Леонид Обухов решил сорвать планы бандеровцев и схватить всех, кто пошел в засаду.
Вечером чекистская группа незаметно окружила хату, в которой засели бандиты, и взяла на прицел единственное окно, выходящее на дорогу. В определенный час на дороге появился Василий. Темное окно вдруг распахнулось, и из него показалось тупое дуло пулемета. В то же мгновение чекист открыл прицельный огонь по окну.
Когда Василий подошел к хате, оттуда выносили тело сельского кулака Михаила Грицая, так люто ненавидевшего комсомольца Василия Мазура и готовившего ему смерть.
…До отхода поезда, идущего из Дрогобыча на Самбор, оставалось полчаса. Осматривая здание станции Дорожев, Василий вспомнил встречу с черноокой Маричкой здесь, на станции. «Нет уже моей Марички, — вздохнул парень. — Уже больше месяца нет вестей и от старого Беркута. Надо бы наведаться к нему…»
— Василий! Поезд подходит! Чего стоишь? — крикнул ему Леонид Обухов, разговаривавший с начальником станции.
Вздрогнув от этих слов, парень пошел к железнодорожной линии, по которой уже мчался пассажирский. Всю дорогу до станции Дубляны и до районного отдела госбезопасности он молчал, не отвечал даже на шутки друзей-чекистов.
Уже на месте, положив автомат в углу, Василий сел к столу и начал записывать что-то в свой служебный блокнот.
В соседней комнате резко зазвонил телефон. А вскоре распахнулась дверь, и на пороге стал Леонид:
— Бросай писать!
— Что случилось?
— Тебя в Дрогобыч вызывают. Сам начальник областного управления госбезопасности Сабуров, — четко отрапортовал Обухов. — Твой поезд уводит через двадцать минут. Собирайся.
…В схроне было влажно и темно. На столе мигала коптилки. Представитель окружного провода ОУН эсбист Перун исподлобья смотрел на Нечая.
— …И, кроме того, вы не выполнили приказ, не уничтожили того комсомольца Мазура. Сидите здесь да только самогон хлещете.
— Беда в том, что на его стороне большинство людей. Все стежки-дорожки он знает как свои пять пальцев. Потому и трудно его взять.
— Подвел нас Михайло Грицай, — вмешалась в разговор жена Нечая Анна. — Он сам взялся уничтожить его. Мы возражали. Но вы же знаете старика: зазнался. Сын ведь ходит в высоких чинах в нашем проводе…
— Да разве старый дурак мог справиться с этим хитрым комсомольцем? — недовольно заговорил
