здоровым. Виктор взглянул на часы: двадцать минут третьего, он не проспал и двух часов.
— Что случилось, Герберт? — спросил он.
Юнг молчал. Он сидел сгорбившись, весь будто сжался. Прямые светлые волосы, всегда так аккуратно зачесанные назад, свисали на лоб. Виктор поглядел на его бледное, сразу осунувшееся лицо и до боли прикусил губу.
— Герберт, что с тобой? — еле выговорил он.
Юнг поднял на него светло-голубые глаза: в них был испуг.
— Я тоже… я болен, как Карел. То же самое, что он говорил, — Юнг внезапно схватился за голову обеими руками. — Голова стала легкая, как воздушный шар… Может улететь… Да… и все, как во сне…
Виктор подошел к нему. Юнг отшатнулся и закрыл лицо руками.
— Ты можешь остаться один? Я сейчас же вернусь.
— Иди, пока я не гляжу, — глухо ответил Юнг. — Когда ты ходишь, мне кажется, что ты идешь сквозь меня.
Выходя из кабины, Виктор обернулся: Юнг сидел, зажмурив глаза и держась за голову.
— Карел позавчера порвал скафандр, — сказал Владислав. — Я совсем забыл. Разрыв был совсем маленький. — Как же это он порвал скафандр? — спросил Таланов. — Легкое ли дело!
— А я вам говорил, что мы зверька видели в городе. Карел поймал его для Юнга. Зверек был красивый такой, с голубоватой блестящей шкуркой, похож на кошку, только мордочка остренькая, как у лисенка, и глаза большие, темные. Зверек начал вырываться, а у него когти острые, вот он когтем и зацепился за скафандр на плече. Тут Карел, конечно, бросил с ним возиться и начал чинить скафандр.
— Ну вот. Значит, это инфекция, — почти удовлетворенно резюмировал Таланов.
Он замолчал. Все трое подумали об одном и том же.
— И от этого они все погибли, да? — тихо проговорил Владислав. — Тогда…
Таланов и Казимир молчали. Болезнь эта, по-видимому, развивается молниеносно. Уже неважно, кто будет следующим. Два—три дня — вот что осталось им всем в лучшем случае. Потом болезнь.
И смерть. В таком состоянии не доведешь ракету до Земли.
Первым заговорил Таланов.
— Владислав, мы с тобой поедем сейчас в город. Надо, мне кажется, проверить ходы, идущие вглубь, под почву.
Владислав быстро взглянул на него.
— Вы что-нибудь заметили? — спросил он.
— А ты?
— Ничего определенного. Но вчера, еще до того, как Карелу стало совсем плохо, мы с ним спустились в люк на главной площади и там… ну, словом, там кто-то есть, какие-то живые существа, я в этом уверен. Хотя ничего определенного сказать не могу.
— А все же? — спросил Таланов.
— За нами кто-то следил. Я не видел, скорее чувствовал.
— Почему сразу не сказал?
— Из-за Карела. С ним начало все это твориться… Он тоже как будто чувствовал, что следят, а потом наверху я его опросил, и он ответил, что это нам показалось.
— Да ведь ему все стало казаться сном, — заметил Таланов.
— Ну да, но это потом, а тогда я решил, что мне тоже показалось.
— А теперь ты так не считаешь?
— Не считаю.
Таланов подумал.
— Казимир, можешь ты сочинить небольшую записку на их языке? Написать крупными знаками несколько простых вопросов? На всякий случай.
— Постараюсь, — Казимир поднял сияющие синие глаза на Таланова. — Что надо написать? Мой “Линг”, я думаю, быстро справится.
“Линг” — это был электронный анализатор языка, усовершенствованный Казимиром, его гордость и радость. Все знали: Казимир потому и согласился на внезапную и долгую разлуку со своей Кристиной, что не устоял перед блестящей возможностью испытать способности “Линга” на совершенно чуждых языковых системах.
— Я думаю так: “Мы прилетели к вам издалека”. Тут надо рисунком показать, откуда мы: отметить путь от Земли до них. Кстати, как все-таки они называют свою планету?
— Боюсь, что на слух этого не уловишь. У них очень сложная фонетическая система, все зависит от высоты и модуляции звука. Не то Энимеен, не то Инемиин…
— А “Линг” что говорит?
— В том-то и дело, что “Линг” не говорит, а пишет, — смущенно сказал Казимир. — Он все это подробно объясняет, а я все равно не могу уловить особенностей произношения. Если б. услышать живую речь…
— Да, если б! — усмехнулся Таланов. — Словом, запиши текст. Дальше так: “Хотим срочно поговорить с вами. Мы ваши друзья. Почему вы прячетесь?” Ну, хватит на первый раз. Тем более, что непонятно, где и как мы их увидим.
— Сочиняй, — сказал Таланов. — Привет “Лингу”. Я пока пойду к Виктору.
Владиславу не хотелось снова видеть больных — впрочем, Виктор все равно держал их теперь в изоляторе и никого туда не впускал. Не хотелось смотреть и на то, как молниеносно перемигиваются зеленые и красные огоньки на белом пульте “Линга”.
Он остался в кабине и откинулся на спинку сиденья, почувствовав страшную усталость. “Мы все равно ни черта не успеем… К чему это все?” — подумал он и вдруг испугался: а что, если это уже начало болезни?
Он вскочил и начал быстро расхаживать по кабине.
Потом решил проверить, не кажется ли ему собственное тело чужим, и стал делать гимнастические упражнения. Казимир появился в тот момент, когда Владислав с яростью наносил удары по невидимой мишени.
Владислав сразу остановился и почувствовал, что краснеет.
Но Казимир и не думал издеваться над ним.
— Разминаешь мускулы? Правильно! — мечтательно сказал он. — Эх, сейчас бы в наше дорогое Закопане! Снег блестит, лыжи сами идут…
— Неплохо бы… — согласился Владислав и вздохнул. — Написал письмо?
— А как же! “Линг” в два счета…
Таланов появился в дверях.
— Ну-ка, покажи, как оно выглядит, — сказал он.
— Вот, пожалуйста, — Казимир протянул ему плотный лист бумаги, разрисованный непонятными знаками: строка покрупнее, над ней вплотную ряд мелких значков. — Надеюсь, это будет им понятно. Если только, конечно, это их язык…
— Чей же еще? — спросил Таланов.
— Кто знает? Может, те, которые живут в подземельях, истребили жителей этой планеты, — задумчиво ответил Казимир. — Убили тех, кто любил свет, потому что сами боятся света, ненавидят его…
— Мрачная картинка, — сказал Владислав.
— А ты представляешь себе что-нибудь более веселое? — осведомился Казимир.
Таланов задумчиво разглядывал письмо.
— Почему они пишут в два ряда? — спросил он.
— Верхний ряд, с мелкими значками, обозначает высоту и модуляцию звука. У них, по-видимому, много гласных и есть разные варианты их звучания, меняющие смысл слова. Очевидно, слух у них более тонкий и изощренный, чем у нас. Без этого верхнего ряда нельзя понять, что говорится в основном тексте. Зато основных знаков немного.
