— Сейчас кончаю.
Василий сидел хмурый.
— Ты что? — закричал Егоров. — Радоваться должен! Такое открытие!
— Не знаю. Никак не могу представить, чтобы космонавт на такое дело пошел. Тенд не первый год по планетам ходит.
— Все! — облегченно вздохнул Самойленко и сел в кресло, направив аппарат на Егорова и Нечипоренко. — Последнее вещественное доказательство. Лично для меня, на память.
— Не нужно! — замахали они руками. — Ни к чему!
Дверь распахнулась, и в комнату вошел Тенд.
Он взглянул на сидевших, на раскрытый чемодан, ремни с блестящими пряжками, напоминавшие высохшие змеиные шкурки, кристаллы, фото, записи — и все понял.
Василий смотрел на испанца долгим взглядом, полным глубокого огорчения. Егоров переглянулся с Самойленко. Тот со скучающим выражением достал красную книжицу и положил ее на колено. Но почему-то не встал.
Тенд больше никого не удостоил взглядом. Он прошел на балкон. Сидевшие в кабинете переглянулись. Их, казалось, забавляло то, что должно было произойти. Анхело вернулся, неся зеркало с Марса.
Он установил его на полу, слегка наклонив. Затем вынул черный стержень, провел им по золотистой раме зеркала. Раздался отдаленный звенящий гул, будто где-то далеко в небе летел реактивный самолет.
Тенд взял со стола пачку фотографий и с размаху швырнул их в зеркало. Они исчезли. Туда же полетели кристаллы с Красного купола, записи, катушки с магнитной лентой, дневник братьев Дисни и сам желтый чемодан с его змеевидными ремнями. Предметы исчезли беззвучно.
“Почему же мы не встаем?” — с испугом подумал Егоров.
Тенд подошел к зеркалу и оглянулся.
Егоров почувствовал, что сознание ускользает от него, точно влажное арбузное семечко. Страшная тяжесть обрушилась на голову, пригнула ее к груди.
“Сейчас лопнет”, — с ужасом подумал он.
Дольше всех боролся Самойленко. В самый последний момент, когда Тенд начал растворяться в воздухе, теряя обычные нормальные очертания, капитан попытался вскочить с места. Тенд оглянулся, и капитан рухнул в кресло. Фотоаппарат его слабо щелкнул.
— Я не убивал Диснитов. Они… — Голос Анхело достиг самых высоких тонов и оборвался.
Самойленко заслуженно гордился: это был единственный снимок живого марсианина. Три глаза, расположенные по вершинам правильного треугольника, смотрели со страстной неземной силой. Они были глубоки и бесконечно мудры.
Егоров взял в руки сверкающий серый овал.
Зеркало бесстрастно отражало действительность.
Последняя дверь в Айю была захлопнута.
Но надолго ли?
А. ДНЕПРОВ
ФЕРМА “СТАНЛЮ”
…по-видимому, можно вырастить законченный индивидуум из одной-единственной клетки, взятой, например, из кожи человека. Сделать это было бы подвигом биологической техники, заслуживающим самой высокой похвалы…
Он сидел на краю парковой скамейки, и его поношенные ботинки нервно топтали сырую землю. В руках он держал толстую суковатую палку. Когда я сел рядом, он нехотя повернул лицо в мою сторону.
Глаза у него были красные, будто заплаканные или скорее плачущие, а тонкие губы изображали месяц, перевернутый рогами книзу. Крупные морщины шли по меридиану и тоже сверху вниз.
Взглянув на меня, он надвинул на глаза шляпу, а каблуки ботинок застучали о землю еще чаще.
Я хотел было пересесть на другую скамейку, но он вдруг сказал:
— Нет, почему же, сидите!
Я остался.
— У вас есть часы? — спросил старик.
— Есть.
— Который час?
Я сказал. Он глубоко вздохнул и посмотрел туда, где за скелетами осенних деревьев возвышалось бесцветное здание клуба “Сперри-дансинг”, помолчал, несколько раз вздохнул и затем поднял шляпу над бровями.
— А сейчас сколько времени?
— Без одной, минуты четыре. Вы кого-нибудь ждете?
Он повернул свое плачущее лицо ко мне и кивнул. Видимо, предстоящая встреча не предвещала ничего хорошего. Он подвинулся ко мне поближе и откашлялся.
— Все точно… точно так же, как пятьдесят лет тому назад…
Я сообразил, что старика терзают воспоминания.
— Да, — неопределенно протянул я, — все проходит… Ничего с этим не поделаешь.
Он подвинулся еще ближе. Плачущий рот изобразил подобие иронической улыбки.
— Говорите, все проходит? Как бы не так…
— Ну, конечно, воспоминания остаются, — спохватился я. — Так сказать, память о прошлом. Память — наша постоянная и надоедливая спутница…
— Если бы только это!!!
После небольшой паузы старик снова спросил у меня, который час, а потом сказал:
— Осталось ждать еще ровно час…
— Чего ждать?
Он неопределенно махнул рукой.
— Логика мыслей и логика жизни не имеют ничего общего, — вдруг ни с того ни с сего произнес он.
Я как будто проснулся, потому что логика была моей специальностью. Стоит кому-нибудь произнести это слово, я сразу оживаю.
— В этом-то вы неправы. Логика мысли есть отражение логики жизни.
— Вы так думаете?
— Уверен.
— Сколько вам лет?
Сейчас начнется урок старческой мудрости, подумал я, и ответил: — Двадцать девять.
Вместо “урока” я услышал:
— Им тоже примерно столько же…
— Кому им?
Он кашлянул.
— Кому? — переспросил я.
— Моим… детям…
— Вы их ждете?
— Вроде… Впрочем, если хотите, я расскажу вам одну небольшую историю… Все равно ждать еще целый час… И я вас попытаюсь кое в чем разубедить…
