ядерного щита? Мы только недавно завершили создание противоракетной системы “Найк-Зевс” стоимостью в шестьдесят миллиардов долларов — и она может оказаться бессильной против нового оружия русских! Мы все должны испытывать беспокойство от этой мысли. Высокая ответственность за судьбы мира, профессор, заставляет нас быть осторожными и предусмотрительными! (Возбуждается от собственных слов.) И даже, если хотите; более предусмотрительными, чем осторожными! Нам надо быть готовыми ко всему. Мы сможем эффективно сдерживать коммунизм, только если будем готовы отразить каждое действие крайне мощным противодействием!
Xениш. Думаю, комиссия не будет противиться. Если на одной чаше весов несколько десятков миллионов долларов, а на другой — наша безопасность, надо ли сомневаться, что перетянет.
Министр. Отлично сказано, сенатор! Я всегда считал вас достойным представителем нашего народа. Я жду от вас, полковник, согласия организовать этот проект.
Клинчер. Я согласен, сэр.
Министр. Я был уверен в вас, полковник! Я жду от вас, профессор, согласия руководить исследованиями. На вашу долю остается только наука, док. В сущности, вы будете заниматься тем же, что и раньше, только в более широком масштабе… Итак?
Голдвин. М-м… боюсь, что нет, сэр. Мне эта затея не по душе. Кроме чисто научных сомнений, мне не по душе то, что исследования, которые, пока надлежит вести в чисто академическом плане, попадают в сферу политических и военных дел. Мне не хотелось бы возглавить новый тур в ядерной гонке… Еще никому не ясно, куда могут привести исследования, а мы уже намереваемся опередить в них русских. Это гонка к пропасти, господа!
Министр. И это говорите вы, один из создателей нашей ядерной мощи?!
Голдвин. Да. И мне не по душе, что снова разыгрывается та же история! Тогда мы воевали с нацистами. И я, как и все, был уверен, что необходимо опередить Гитлера в создании атомной бомбы… Но русские — не Гитлер, сэр! И мы не воюем с ними.
Министр. Вы… вы плохой американец, мистер Голдвин!
Голдвин. Уж какой есть, сэр.
Молчание.
Xениш. Но представьте, что спасительное для мира равновесие нарушилось: русские обрели оружие, нейтрализующее нашу ядерную силу. А у нас его нет… Что будет тогда?
Министр. Да! Что тогда, профессор? Не бывает равновесия слабого с сильным — только сильного с сильным! И русские ее преминут с нами разделаться, уж будьте покойны! Видит бог, мы не хотим войны. Но если они нас, то мы их — на этом держится мир! Так что во имя сохранения мира, во имя безопасности Америки и западной цивилизации мы предлагаем вам взяться за работу, профессор!
Голдвин молчит.
Клинчер (нервно). Я не понимаю, ваших колебаний, профессор. Речь идет о гигантском проекте, об исследованиях… и каких!
Хениш. Ив конечном счете может оказаться, что вы правы: такое оружие невозможно, наши опасения преувеличены. Что ж, лично я только вздохну е облегчением.
Министр. Итак, профессор?
Голдвин молчит.
Хениш. Как жаль, что я забросил физику ради политики! Меня не пришлось бы долго уговаривать.
Голдвин. Вы были физиком, сенатор?
Xениш. Да. И тоже ядерщиком. Но это было еще до войны, задолго до Великого Ядерного Бума. Я опубликовал только одну статью — о пузырьковой модели ядра. Может быть, помните, профессор?
Голдвин. М-м… припоминаю. Была опубликована в “Физикал ревью”, в тридцать восьмом или в тридцать девятом году. Какой университет вы окончили?
Хениш. Пенсильванский… Ах, далекие милые годы! (Конфиденциально.) Министр ждет вашего ответа, профессор.
Голдвин. М-да… да, да. Я размышлял вот о чем, господа: могли ли действительно русские не опубликовать важное открытие в области физики ядра? Прецедента этому еще не было… Я спросил себя: если бы ты, Бен, сейчас открыл нечто вроде цепной реакции деления и знал, что из нее выйдет потом, — ты опубликовал бы сведения о ней? Ради признания, ради славы, ради Нобелевской премии? Нет. Я бы не сделал этого… Так почему русские ученые не могут поступить так? М-м… и кроме того, доводы… особенно коллеги Хениша, довольно основательны. (Министру.) Я согласен заняться такими исследованиями, сэр. Но только исследованиями!
Министр. Вот и отлично, док! Разумеется, только исследованиями, мы пока не вправе требовать от вас большего. А организацию работ возьмет на себя полковник Клинчер, проницательности которого мы обязаны раскрытию этой важной проблемы. Надеюсь, вы согласитесь с ним сотрудничать, профессор?
Голдвин. М-м… а вы какой университет окончили, полковник?
Клинчер. Вест-Пойнт, сэр.
Голдвин. А-а-а, кавалерист?
Клинчер (оскорбленно). Военный стратег, сэр!
Голдвин. М-м… ну, да все равно. (Встает.) Разрешите откланяться, господа! (Уходит.) Министр. Ох, эти яйцеголовые! Откровенно говоря, мне не нравятся настроения этого Голдвина. Не поискать ли нам кого-нибудь другого, полковник?
Клинчер. К сожалению, выбирать не приходится, сэр. Специалистов по нейтрино немного, а такого класса, как Голдвин, просто нет. Я думаю, нас не должны занимать его взгляды, сэр. Пусть исповедует что угодно, лишь бы делал то, что мы хотим.
Министр. Нужно будет заставить его делать это, полковник!
Клинчер (замявшись). Боюсь, что я… что мне… во всяком случае, в нынешнем положении — трудно иметь достаточное влияние, сэр. Вы же видели, как он со мной разговаривал.
Xениш. Полковник прав, сэр. Они очень чтят звания и чины, эти яйцеголовые.
Министр. Понимаю. Когда законопроект будет утвержден, мне, думаю, удастся убедить президента присвоить вам, Клинчер, звание бригадного генерала — учитывая важность работы. Итак, за дело… генерал! (Встает, давая понять, что аудиенция окончена).
Клинчер и Хениш уходят. Тотчас поднимается адъютант.
Адъютант (подходит к столу, кладет несколько бланков). Дневные сводки, сэр.
За дверью.
Клинчер (Хенишу). Примите мою благодарность, сенатор. Не ожидал!
Xениш. Не стоит. Генералом больше, генералом меньше — это уже ничего не меняет. (Уходит.)
Клинчер (жмет себе руку). Поздравляю вас, генерал! Поздравляю! За работу! Что ж, в конце концов этот болван Гровс мог, а я не смогу?!
Затемнение.
Освещается левая сторона сцены. Кабинет Макарова в министерстве. Столы, составленные буквой “Т”, ковровая дорожка, телефон с коммутатором, коричневый сейф. За столом Макаров.
Входит, слегка прихрамывая, Шардецкий.
Макаров. Иван Иванович, рад вас видеть в добром здравии!
Шардецкий. Здравствуйте, Олег Викторович. Я к вам, как гоголевский городничий, — с пренеприятнейшим известием… (Быстро проходит, усаживается.) Американцы закрыли нейтрино.
Макаров. В каком смысле — закрыли?
Шардецкий. Не в физическом, разумеется. Из последних выпусков американской литературы по ядерной физике исчезли публикации по нейтрино и слабым взаимодействиям, хотя еще месяц назад они превалировали.
Макаров. Ого… такое уже было!
Шардецкий. Да. Так было с публикациями по делению урана — когда начались работы по созданию урановой бомбы. Так было с публикациями по термоядерному синтезу — когда начались работы по водородной бомбе. Тут прямая аналогия. Кроме того: симпозиум по физике слабых взаимодействий, который должен быть в феврале в Сан-Франциско отменен.
