давать больше тепла.
Неужели не проснется? Сейчас эта мысль у всех. Глупости, должна проснуться. То есть мозг должен заработать (должен?), а вот как сердце — я не уверен. Если и запустим, то как будет сокращаться?
В конце концов это не так уж важно. Пока дойдет до меня, отработают параллельное кровообращение. Кроме того, камера должна помочь. Расчет простой: при давлении кислорода в две атмосферы каждый кубик крови несет его вдвое больше! Следовательно, в два раза можно уменьшить производительность.
Но все-таки хорошо бы, если бы собака выжила. Настроение бы было у всех другое. Столько трудов затрачено!
— Смотрите, температура уже восемнадцать! А в прямой кишке — только четырнадцать. Юра, твоя автоматика подводит. (Это Вадим.) — Подожди, подожди, сейчас выравняются. Видишь, замедлился подъем. Ты давай лучше кровь меняй.
“Лучше”. Нехорошо. Не нужно показывать власть. Вадим стерпел.
Активность около АИК. Нужно выпустить литр разбавленной крови и влить столько же цельной. Не будем вмешиваться: дело Вадима. Можно даже посидеть немного, что-то ноги устали. Времени — четвертый час. Сажусь. Во рту сохнет.
В животе что-то тянет. Никудышный.
Для первого опыта идет хорошо. Столько аппаратуры, и все работает… Удивительно. Здорово Юра вышколил своих помощников. Да, чуть не забыл: нужно завтра позвонить его оппонентам. Поторопить с отзывами, с защитой (мало ли что случится!) Мое присутствие очень важно: постесняются клевать. Враги. Я такой тихий человек, а и на меня злятся.
Не любят критики, даже самой академической. Не преувеличивай: никаких врагов нет. Семенов и Арон Григорьевич искренне не согласны с моделированием. “Качественное отличие физиологических процессов нельзя выразить формулами и электронными лампами”, “Иван Николаевич со своими учениками глубоко заблуждается”, “Мичуринская биология этого не допускает”. Убедить невозможно.
Не ругайся. В общем они люди порядочные. Против Юры голосовать не будут. Арон музыку любит, на виолончели играет. Из тех, старых интеллигентов.
Начальство не зашло взглянуть на опыт. Им глубоко наплевать. Все-таки немножко обидно. Переживем. Пойду смотреть.
Отдохнул.
— Глядите, Иван Николаевич, видна фибрилляция!
Верно, видна. Амплитуда зубцов еще маловата. Впрочем, температура всего двадцать пять. Правда, на сердце выше.
Наверное, двадцать восемь.
Мозг тоже заговорил: на энцефалограмме видны хорошие волны. Значит, все живое. Хорошо. Так должно и быть.
Воздух под колпаком совсем теплый. Автоматика действует. Две минуты на градус. Наши главные заботы: снабжение тканей кислородом, удаление углекислоты, поддержание кислотно-щелочного равновесия. Производительность АИК достигла двух с половиной литров. Выше не поднимается — калибр вен мал, отток крови затруднен. Ничего сделать нельзя.
Но, впрочем, этого достаточно.
— Мила, нужно дышать понемногу. Чтобы альвеолы расправились.
Температура — тридцать градусов.
На электроэнцефалограмме глубокие волны, как во время сна. Собака вот-вот проснется. Все смотрим на нее.
Появились первые дыхательные движения. Значит, подкорка уже действует. Однако дыхание нужно выключить: оно мешает искусственному. Вадим командует: — Введите релаксанты. Прямо в оксигенатор.
Ввели. Все тело обездвижено.
Нагревание длится уже целый час. Скоро прибавится беспокойство о гемолизе. Посмотреть, есть ли моча. Чуть-чуть, на самом дне. Почему-то почки плохо работают при искусственном кровообращении. Это и хирурги говорят. Какие-то рефлексы мешают.
В операционной тихо. Каждый занят своим делом. Посторонние разговоры шепотом.
Приближается важнейший момент — восстановление работы сердца. На электрокардиограмме видим крупноволновую фибрилляцию. Так и представляю, как дрожит поверхность сердца. Что бы ему стоило начать сокращаться? Нет, не хочет.
Дефибрилляция через грудную стенку не столь эффективна, как на обнаженном сердце. Но все-таки обычно удается.
— Готовьте дефибриллятор. Хорошо смочите марлю на электродах. Да, нужно шкуру побрить против сердца. Почему заранее не сделали? Вадим, это в вашем ведении?
— Мы не забыли. Примета плохая: если все приготовишь на конец опыта, то собака раньше помрет. Девушки, выстригите место под электроды. Живо!
Примета. Тоже мне ученые!
Ждем. Температура — тридцать пять градусов. На сердце выше. Пора.
— Вадим, дефибриллируй.
Он надевает перчатки. Под ноги — резиновый коврик.
К груди собаки приставляет плоские электроды, обернутые мокрыми салфетками. Коля заряжает конденсатор дефибриллятора. Напряжение — пять тысяч вольт.
— Отключите приборы!
— Все готово? Юра, можно? (Спросил начальство. Хорошо.) — Гулый, давай разряд!
Все замерли.
Раздался легкий щелчок. Готово. Юра командует:
— Включайте приборы. Толя, переключи электрокардиограмму на большой осциллограф.
Смотрим на экран. Нет.
— Фибрилляция продолжается. Вадим, нужно повторить. Юра, сколько можно дать максимально?
— Семь тысяч. Заряжай, Коля.
Вся процедура повторяется. Как в романах о летчиках: “Контакт!” — “Есть контакт!..” Настроение понизилось: может не пойти.
— Даю разряд!
Щелчок. Собака судорожно дернулась. Здорово дали.
— Включайте приборы!
— Ура! Пошло! Пошло. Видим редкие всплески сердечных сокращений. Теперь их нужно усилить.
— Введите пять сотых кубика адреналина! Прямо в машину! Мила, хорошее дыхание, глубокое!
Вот стало лучше. Раз, два, три… Двенадцать за десять секунд. Хорошо. Нужно дать ему нагрузку.
— Уменьшайте производительность АИК до одного литра. Постепенно, за две минуты.
Теперь мы смотрим на кривую артериального давления.
Юра переключил ее на большой экран.
Давление низкое. Зайчик едва достигает линии 70 миллиметров. Диастолическое высокое — 60. Это зависит от работы АИК — насос равномерно нагнетает свой литр крови в минуту.
Эх, если бы параллельное кровообращение было хорошо отработано! Гоняли бы и гоняли машину, пока сердце совсем не восстановит свою силу. Но этого нет. А так, возможно, АИК мешает.
— Товарищи, а что, если мы попробуем остановить АИК?
Это ко всем. Молчат. Опыта нет.
— Игорь, пожалуйста, обеспечьте определение минутного объема сердца через каждые пять минут. Это очень важно Возможно?
— Попробуем успеть.
— Тогда давайте останавливать. Поля, готово?
Машину остановили. Вот давление падает. Все падает. Но сокращения, кажется, хорошие.
