Вибрирующий голос.
Отстранила услужливо подсунутый микрофон. Голос без усилия доходил до каждого. Видимо, усиление совершалось каким-то другим путем. Все поняли: никакой вражды не будет, на стрельбу ей наплевать, они шли на это, предполагали страх и ошибку.
Подошла к клетке ревущих зверей. Откуда эта клетка? Ракета мягко, не колыхнув воды и не спугнув лебедей, опустилась посреди пруда в Московском зоопарке, и утята помчались к ракете желтыми стайками.
Она открыла клетку. Ужас охватил людей.
Львы, рыча, кинулись наружу, тяжко сшибая друг друга, и с воем начали подползать к ней — как будто узнали.
Крокодилы, сопя, ползли к ней, скрипя песком, трущимся о чешуйчатые брюхи. Передний открыл пасть, как при зевоте.
Она положила между челюстями тонкую руку. Он не захлопнул пасть. Она засмеялась и оглядела всех.
В толпе послышался стон. Люди начали становиться на колени…
— Перестань! — закричал Костя.
Памфилий замолчал. По щекам у него бежали слезы.
— Псих ненормальный, — сказал Костя. — Ты же сумасшедший совсем. С тобой потолкуешь и сам свихнешься.
— Откуда ты набрал все эти подробности? — спросил я.
— Видел, — сказал Памфилий.
— Где?
— Внутри себя.
— Бред.
— …И на улице, — сказал Памфилий. — Вы же видели толпы на улицах?
— Сегодня праздник авиации, — сказал Костя. — Гошка, опомнись…
— Да, праздник авиации, — сказал Памфилий. — Подожди, дай я докончу. История не окончена… После того как я рассказал все это вам, и вы сочли меня сумасшедшим, и я на это ответил вам, что все это просто фантазия, а мало ли фантастики печатается сегодня, и вы с этим согласились, — после этого мы включаем радио, и тут диктор скажет: «Передаем чрезвычайное сообщение, — и голос у него задыхающийся. — Президиум Академии наук, — скажет диктор, — сообщает, что радиотелескопы обнаружили межпланетные корабли, и они приближаются…» Он замолчал. И мы не знали, что сказать на это. Как он цеплялся за свою фантазию! Он уже и нас включил в нее, и мы уже стали элементом рассказа. Но это все-таки был рассказ. Как говорил Олеша: рассказ это все, что рассказано.
На улице был белый день. Реальная жизнь шумела на улице, а здесь несчастный парень пытался материализовать фантазию. Зачем?
— Зачем?
— Я люблю ее, братцы, — сказал он. — Вот в чем штука.
— Кого, чудак?
— Ту, которая прилетит…
— Ладно, — сказал Костя. — Тут пути нет. Разве что в безумие. Ты становишься маньяком, Гошка. Вернемся к реальной действительности. — Он включил радио. Нормальное московское радио.
— Вот послушай реальные известия, — сказал он. — Кто где что посеял и что из этого выросло. После всей болезненной чепухи это звучит райской музыкой.
И тут диктор, реальный диктор, а не выдуманный, реальный московский диктор сообщает о непонятных сигналах из космоса, обладающих периодичностью в сто с лишним дней.
И что среди всех хаотических сигналов космоса это первые сигналы с устойчивой характеристикой. И что многие советские ученые не исключают возможности их искусственного происхождения, Ну, вы все, конечно, помните это сообщение.
Обидно только, что никто теперь не поверит, что Гошка рассказал нам свою фантазию о сообщении раньше, чем оно прозвучало по радио.
Мы ничего не понимали. Чересчур это напоминало продолжение Гошкиного рассказа, и хотелось проснуться.
Мы посмотрели на Гошку. Он смеялся. Морда у него была спокойная и довольная.
— Ну вот, — сказал он дружелюбно. — Я же говорил вам, а вы не верили. Я знал, что сегодня должно случиться что-то к этом роде.
Поглядев на наши лица, он сказал.
— Выпейте водички. Еще посмотрим, кто из нас псих. Пошли куда-нибудь, закажем и съедим большую еду. Я помираю от голода.
Он потянулся с хрустом.
— Я не гордый, — сказал он. — Теперь могу подождать, сколько нужно. А вы балды, братцы кролики. Сами придумали третью сигнальную систему, а сами боитесь ею пользоваться. Чуть меня с толку не сбили. Вот как было много лет назад. Так здорово начиналось. А что из этого вышло?
Случилось самое фантастическое — прилетел этот научно-промышленный марсианин.
— Ну и что хорошего? — спрашивал Гошка.
Ладно, пора прощаться с детством. Я имею в виду детство человечества. Кстати, этот тип, мой будущий ассистент, присланный невесть откуда и невесть каким начальством, так и сидел в углу, куда я его посадил с журнальчиком. И он был нам совсем не нужен сейчас, и только моя врожденная вежливость не позволяла мне спросить его сразу, что ему, собственно, здесь нужно и почему он не пришел мне представляться в лабораторию.
— Послушайте, почему вы пришли сюда? — спросил я его.
— Мне сказали, чтобы я разыскал вас, и я разыскал…
— Имелась в виду лаборатория.
— Мне никто не сказал этого, — ответил он.
— А сами вы не могли догадаться? — спросил Костя.
Он пожал плечами. Меня начал бесить этот жест.
— Боюсь, мы с вами не сработаемся, — сказал я.
— Почему? — спросил он.
— Я вам потом объясню, — сказал я. — Вы прочли то, что я вам дал?
— Да.
Я ему дал статью, где убедительно доказывалось, что, несмотря на развитие кибернетики, человеку полагается думать.
— Вы согласны с тем, что там написано? — язвительно спросил я.
Он пожал плечами.
— Он пожимает плечами, — сказал Костя. — Почему вы пожимаете плечами?
— Вы спросили меня, согласен ли я… — робко сказал он.
— Ну?
— Я этим движением хотел показать, что я не понял…
— Чего не поняли? Согласны вы или нет?
— Я не понял того, что я прочел… — тихо сказал он.
— Не поняли то, что вы прочли?.. А что, собственно, там можно не понять? — спросил я. — А почему, собственно, вы держите журнал вверх ногами?
— Вы мне его так дали… — робко сказал он.
Он как взял журнал вверх ногами, так и пытался его читать. Он в нем ничего не понял. Мы глядели на него ошеломленные.
— А… почему, собственно, вы не могли его перевернуть?.. — тихо спросил Костя.
Он посмотрел на Костю снизу вверх, и робко улыбнулся, и пожал плечами.
Тогда Гошка вскочил с тахты, схватил его за шиворот, выволок из комнаты, протащил его по лестнице и вышвырнул на улицу.
