Я повернул ручку Установки Радости по часовой стрелке, и тут мне стало еще веселее, я даже замурлыкал себе под нос какую-то песню, первой пришедшую на ум.
А когда ручка была повернута еще дальше, я чуть было не заорал эту песню на весь класс — воображаю, что бы тогда произошло! Но сдержался, мгновенно свернул ручку против часовой стрелки до самого нуля, и тут настроение стало обычным. До того обычным, что я даже испугался — не показалось ли мне все, что я только сейчас ощутил, не было ли какой-нибудь галлюцинации, — и схватился за ручку снова. Прилив радости захватил меня опять, и я отрегулировал его так, чтобы радость была умеренной, еще раз вытер со лба пот и радостно посмотрел на нашего Галактионыча. Но тут же радость моя снова угасла. Установка вдруг забарахлила, и я полез в ее внутренности.
3
«Биссектрису» вырезал на двери мой лучший друг Алеша Кувшинников. А сам я стоял в тот момент в конце коридора, чтобы предупредить его, если появится кто-нибудь из учителей. Алешка же и придумал для нашей Академии Наук такое название — через день после того; как Галактионыч объявил нам о том, что она открывается и что каждый из нас будет заниматься в Академии той наукой, которая интересует его больше всего. И мы тогда немного заспорили, просто Академия казалась скучной, посыпались разные названия.
— Алхимики, — сказал Толик Сергеев.
— Нет! — возразил Володя Трубицын. — Почему же алхимики? Лучше — Академия Ясная Мысль.
Алешка фыркнул.
Андрюша промолчал.
Уроки кончились, и мы, уже без Галактионыча, спускались вниз по темной лестнице; был уже вечер, сквозь окна на лестничных площадках нам подмигивали городские огоньки. В коридорах, классах, на лестнице было темно — только негромко и уютно гудели маленькие юркие уборочные машины, наводя в школе порядок к завтрашнему дню.
И где-то на предпоследнем пролете Алешка остановился, и за ним остановился сразу весь наш шестой «А» — десять мальчишек и пять девчонок, — потому что Алешка бежал впереди всех, а тут вдруг загородил всем дорогу. Остановившись и посмотрев на всех немного свысока, Алешка выкрикнул:
— Биссектриса! Вот это название!
На следующий день он вырезал надпись на двери, прямо под табличкой. Буквы получились огромными и разными, надпись сначала даже не умещалась на двери, и поэтому последние буквы Алеше пришлось тесно прижать друг к другу, а передние, наоборот, стояли друг от друга на таком расстоянии, словно враждовали между собой. Не слишком это получилось красиво, надо признать.
Галактионыч долго потом допытывался, кто же так изуродовал дверь, а Лешка сидел весь красный, опустив голову и прилежно читая учебник. Галактионыч посмотрел на каждого из нас, а на Алешу почему-то так и не взглянул.
— Так кто же это так постарался? — еще раз спросил Галактионыч. — Надо бы мне сказать автору несколько слов…
Леха засопел и усиленно заерзал на своем месте. Учебник по-прежнему поглощал все его внимание, начисто вырубая из его восприятия сумму внешних впечатлений.
— Молчите? — вздохнул Галактионыч. — Что же… И вдруг прибавил совсем неожиданно: — А придумано, кстати, неплохо. «Биссектриса»! Неожиданно и оригинально. Академия «Биссектриса»…
Тут Леха впервые приподнял голову, и тогда-то Галактионыч впервые взглянул в его сторону.
— Неплохо придумано! — сощурившись, повторил Галактионыч. Жаль, что я не могу сказать этого автору лично. Но довольно об этом.
И больше об этом не говорили…
Академия была придумана Галактионычем. Случилось это так.
В один прекрасный день Галактионыч дал нам на литературе сочинение на тему «Кем я хочу быть?»; и вот тут-то, поскольку мы писали такое сочинение в первый раз, выяснились любопытные вещи. Два мальчика и одна девочка мечтали стать учеными-физиками, три мальчика и одна девочка — биологами (и я среди них тоже, мои родители были биологами), один мальчик — астрономом, один мальчик — математиком (Толик), два мальчика — историками, одна девочка — химиком, две девочки — актрисами, и еще один мальчик (Володя Трубицын) — писателем-фантастом.
После этого Галактионыч несколько дней ходил задумчивым, и мы все гадали, что это такое с ним происходит, а потом он как-то взял и сказал нам посреди урока физики, словно бы ни с того ни с сего:
— Большинство из вас хотят стать учеными. А как вы себе представляете труд ученого?
Сначала в классе стало тихо.
— Ну, делать открытия, — первым ответил Кувшинников, — сидеть в лаборатории, где много приборов, и ставить эксперименты.
— По сути, это верно, — солидно дополнил его Андрюша Григорьев, будущий автор дополнения к учебнику физики по разделу «Оптика». — Но не просто ставить эксперименты — думать, вести направленный поиск.
— Встречаться с журналистами, — сказала Катя Кадышева, вдумчивая и рассудительная, очень справедливая, будущий химик.
— И писать толстые научные книги, — подвел итог Толик.
Галактионыч призадумался. Он стоял на своей кафедре, заложив руки за спину и глядя на нас, как мне показалось тогда, чуточку растерянно. Фигура его в синем лабораторном халате четко рисовалась на фоне нашей классной доски, на которой светились интегралы и чертежи.
— Сто лет назад, — заговорил Галактионыч, — шестиклассники проходили то, что теперь знают еще до школы. А вы сейчас учите то, что сам я в свое время узнал только в институте. Сказывается уровень развития науки и техники. Вам сейчас по плечу задачи, которыми в двадцатом веке занимались конструкторы и инженеры — люди взрослые. Вы можете делать такое — скажи это кому-нибудь сто лет назад, никто бы не поверил. И все-таки при всем этом вы еще остаетесь детьми, для которых мир взрослых — за семью морями. Сложные технические понятия вам доступны уже сейчас, а вот простые, человеческие, вы еще только откроете для себя. Такое уж у нас время! Вы даже не знаете толком, что это значит быть ученым. И все-таки большая часть из вас выбрала именно этот путь. Тогда давайте начнем учиться быть учеными прямо сейчас.
Он остановился и сделал паузу.
— Почему бы нам не открыть в классе свою Академию Наук? Будем собираться раза два в неделю и в пределах уже пройденного заниматься тем, что вас интересует. Кому-то захочется доказать новую теорему — пожалуйста, буду только рад. Кто-то усомнится в справедливости описанного в учебнике закона — пожалуйста, открывайте новый. Пусть каждый изберет себе по душе отрасль науки, ведет направленный поиск.
Здесь Галактионыч едва заметно загадочно усмехнулся и сделал новую паузу.
— А если кто-то из вас и в самом деле пойдет по избранному пути, в этой нашей Академии вы сделаете первые шаги.
В классе произошло движение, То, что предложил нам Галактионыч, было настолько неожиданным, что сейчас мы оценивали его слова сразу всеми органами чувств, еще не зная, как на них отвечать.
— А президентом кого? — спросил Алеша. — Если Андрюшку… Он зубрит целыми днями и потом задается, что отличник. И даже в футбол не играет…
Галактионыч взглянул на него очень строго.
— Президентом будет тот, кого вы сочтете самым достойным, — сказал он жестко. — И если достойным вы считаете Григорьева, командовать вами будет он.
Леха замолчал и сидел до конца урока насупившись.
— Ну, так как? — спросил Галактионыч уже весело. — Будем академиками? Будем учиться быть учеными?
И не было больше урока. Был поток наших самых разных вопросов и мудрых ответов Галактионыча,
