имеет.
Может, считать все просто цепочкой совпадений и не задумываться…
Мы вместе смеялись над жестом, вошедшим у меня в привычку: как только он начинал говорить о будущем, я хлопала его по губам, обрывая на полуслове. Но иногда что-то все-таки прорывалось. Результат?
Мне подарили на день рождения книгу, о которой я давно мечтала. Я получила на всех экзаменах пятерки. Я очень понравилась его маме. Я… Да что это все обо мне?
Он выиграл в сеансе против Смыслова, прошел без поражения заводской шахматный турнир, сделал пять изобретений, получил три премии, выжал штангу в сто двадцать кило и написал стихи (хотя в последнее я и не верила).
Стихи такие:
Хороший он был, очень хороший — человек, не умевший лгать. Может быть, он и еще писал стихи. Не знаю, потому что тут как раз вернулся из экспедиции Игорь. Виктор встретил нас случайно на улице, подошел, поздоровался, посмотрел на него, на меня и сказал: «Вы друг друга любите». И ушел. С тех пор я его не видела. Но помню. Потому что счастлива. Виктор ведь, знаете, не умел лгать.
РОМАН ПОДОЛЬНЫЙ
Начало одной дискуссии
Что-то моряки в почете.
Что-то лирики в загоне.
Опилки, устилавшие пол кабачка, были едва видны из-под покрывших его тел. Еще бы — шел уже третий час пополуночи, а сэр Френсис Дрейк вернулся из Виндзорского дворца, где был принят королевой, уже в середине дня.
А завтра во главе своей эскадры великий пират и мореплаватель уходит в Вест-Индию.
О, на него-то выпитое вино подействовало мало. По-прежнему победно топорщились усы, сверкали глаза, белизна кружев подчеркивала красоту Смуглого лица, сильных и властных рук старого воина.
Пятидесятилетний, он казался не старше своего собутыльника — единственного, кроме Дрейка, кто еще оставался на ногах. Обрюзгшие щеки, убогий клочок волос на подбородке, огромная лысина — все это не могли скрасить даже ясные и гордые глаза, выглядывавшие из-под набрякших век.
И все это — в тридцать лет.
— Твоих шуток мне недоставало и в Виндзоре, веселый Билль, — сказал моряк, похлопывая его по плечу. — Жалко, что ты не бываешь на королевских приемах.
И он громко расхохотался, довольный, что сумел задеть самолюбие толстяка.
Тот надменно откинул голову.
— Королева принимает многих. Но только короли принимают ее у себя. И я один из них. Так выпьем, старый морской бродяга, за Вильяма Шекспира, гордость Англии!
— Ах, молодой хвастун! Аи да гордость Англии! Выйдем на улицу, спросим, кто об этой гордости слышал… А кто не знает Дрейка?
При этих словах несколько пьяниц, с трудом оторвав головы от пола, дружно прохрипели «слава Дрейку».
А пират, распаляясь, продолжал:
— Вот ты умрешь, и кто через десять лет вспомнит великого актера? А от меня останутся данные мною имена на карте мира. Спроси у любого школьника, кто открыл мыс Горн! Вторым после Магеллана я обошел вокруг Земли. Я воевал в Америке, Испании, Африке и Ирландии, дьявол их возьми!.. Ты только пишешь и говоришь о путешествиях и войнах, несчастный зазнайка. Вот уже тридцать лет, как я не пишу, а только подписываю, и только приказы. Вас, писак, хватит, чтобы столетия рассказывать обо мне!
Актер ничего не мог ответить на эту тираду. Схватившись обеими руками за голову, он медленно раскачивался в кресле. А потом положил руки на стол, посмотрел в глаза довольному победой в споре моряку и прошептал:
— Ты прав, будь ты проклят, ты прав. Я сам тысячу раз повторял себе все это. Люди делятся на тех, кто действует, и тех, кто пишет о них. Мир, история и женщины предпочитают первых. Фрэнк, ты называл меня своим другом. Возьми меня с собой. Пусть хоть тень твоей славы упадет на мое ничтожество. С тобой и я вырасту. Слушай, вот и стихи об этом! И, отбивая ритм рукой, Вильям Шекспир прочитал:
— Эх, Билль, Билль! Да ты посмотри на себя! С таким ли пузом лезть на мачту? Роль Фальстафа ты ведь написал для себя, старей чревоугодник. Хорошая роль. Оставайся на берегу, сочиняй стихи и отдавай деньги в рост, домосед!
Флотоводец встал, поправляя роскошный камзол:
— Мне пора на корабль!
Актер схватил его за плечи:
— Фрэнк, мы были друзьями. Что тебе стоит? Вот такусенький островок. Или кусочек берегу. Мне все равно, где… хоть в Африке… Ты знаешь, — актеру тут нечего стесняться — ужасно хочется бессмертия…
— Я думаю! Но остров Шекспира? Чтобы через столетие географы гадали, в честь кого этот остров назван? Смешно. Прощай, «король театра» и «гордость Англии». Когда я вернусь, то снова напою тебя вдосталь, а большего не жди.
— Эй, пьянчуги! — голос капитана наполнил кабачок. И точно при звуках трубы архангела, зашевелились казавшиеся мертвыми тела.
— Моряки, за мной! — Фрэнсис Дрейк исчез в дверях.
Вильям Шекспир, положив голову на стол, болезненно вздрагивал при каждом стуке двери, пропускавшей новую партию матросов вслед их вождю. Когда кабачок опустел, он поднял голову и уставился на чернильное пятно на правой руке.
Затем начал бешено тереть его.
