кто-то совал нос в твои личные вещи?
— Мама говорит, миссис Тахион была замужем за летчиком, во время Второй мировой он не вернулся с задания, и с тех пор она малость не в себе.
— А мой дедушка говорит, что, когда он был подростком, они с дружками частенько опрокидывали ее тележку. Говорит, просто чтобы послушать, как старуха ругается.
Кассандра замедлила шаг.
— Что? Сколько лет твоему дедушке?
— Не знаю. Лет шестьдесят пять или около того.
— А сколько, по-твоему, миссис Тахион?
— Из-за морщин и не разобрать. Шестьдесят?
— Тебе это странным не кажется?
— Что?
— Ты что, совсем тупой? Она же моложе твоего дедушки!
— Э… ну, может, во времена его детства была другая миссис Тахион.
— Не очень-то вероятное совпадение, правда?
— Так ты хочешь сказать, что ей сто лет?
— Конечно нет! Этому должно быть рациональное объяснение. Как у твоего дедушки с памятью?
— Гм. Ну, то, что видел по телику, он хорошо помнит. Сидишь себе, смотришь ящик, а дед вдруг: «Э, да это же… ну, вон тот в костюме… он играл полицейского в этом, как его… ну, там еще такой кудрявый тип был… года два назад, помнишь?» А если я что-нибудь покупаю, он всегда говорит, что во времена его молодости эту штуку можно было купить за шесть пенсов и еще и сдача бы осталась.
— Все дедушки так говорят, — наставительным тоном заявила Кассандра.
— Ну, извини.
— Ты заглядывал в мешки?
— Нет, но… там всякий странный хлам, в этой тележке.
— В смысле?
— Ну… там были банки с пикулями.
— Что в этом странного? Все старичье любит пикули.
— Да, но эти… они как бы одновременно и старые, и нет. И рыба с картошкой, завернутые в газету.
— И что?
— Ну, в наше время уже никто не заворачивает жареную рыбу в газету. Я развернул ее, потому что думал отдать коту, и увидел, что газета…
Джонни умолк.
Что он мог сказать? Что первая полоса этой газеты была ему отлично знакома? Он знал ее до последнего слова. Точно такую же передовицу он нашел в библиотеке, в виде микрофильма, и библиотекарь тогда распечатала ему копию, потому что он писал реферат по истории. Раньше он видел эту газету только на микропленке и на распечатке, а теперь она лежала перед ним, пропитанная жиром и уксусом, но, несомненно…
Свежая.
— Тогда давай хотя бы взглянем, что там. Вреда от этого не будет.
В этом вся Кассандра. Когда все остальные варианты не прокатили, она пытается напирать на логику.
По шоссе двигалась большая черная машина. Два мотоциклиста ехали перед ней, и два — позади, а замыкала процессию еще одна легковая машина, в которой сидели люди с серьезными лицами и в костюмах, каждый из них прижимал к уху крошечную рацию и не доверял даже собственной матери.
Сэр Джон был единственным пассажиром черной машины. Он сидел на заднем сиденье, положив руки на серебряный набалдашник трости, а подбородок — на руки.
На двух экранах перед ним мелькали факты и цифры о состоянии принадлежащих ему компаний. Информация поступала со спутника, который тоже принадлежал сэру Джону.
Еще в машине были два факса и три телефона.
Сэр Джон сидел и смотрел на них.
Потом протянул руку и нажал кнопку интеркома, чтобы поговорить с шофером.
Хиксон ему никогда особенно не нравился. Человек с красной шеей. Но, с другой стороны, в данный момент больше сэру Джону поговорить было не с кем.
— Хиксон, вы верите в путешествия во времени?
— Трудно сказать, сэр, — отозвался шофер, не оборачиваясь.
— Они имели место, знаете ли.
— Если вы так говорите, сэр.
— Время стало другим.
— Да, сэр.
— Конечно, вы не можете об этом знать, потому что живете в новом, измененном времени.
— Ничего не имею против, сэр.
— А вы знаете, что, когда вмешиваешься в прошлое, время раздваивается? Два потока текут параллельно друг другу?
— Наверное, я болел, когда мы проходили это в школе, сэр.
— Это похоже на штаны.
— Тут определенно есть над чем поразмыслить, сэр Джон.
Сэр Джон тяжелым взглядом уставился на шею шофера. Шея была багровая, с омерзительными кустиками волос. Конечно, сэр Джон не нанимал Хиксона лично. У сэра Джона был человек, вернее несколько человек, у которых были люди, у которых были люди, которые занимались подобными мелочами. И этим людям людей никогда в голову бы не пришло взять на работу шофера, которого интересовало бы хоть что-нибудь, кроме происходящего за ветровым стеклом.
— На следующем перекрестке налево.
— До Сплинбери еще двадцать миль, сэр.
— Делай, что тебе говорят! Живо!
Завизжали тормоза, автомобиль с заносом вписался в поворот и съехал с главной автотрассы. Шины его дымились.
— Налево!
— Но там же машины по встречной едут, сэр Джон!
— Если у них плохие тормоза, им нечего делать на дороге! Так, отлично! Теперь направо!
— Это же просто проселок! Я потеряю работу, сэр Джон!
Сэр Джон тяжело вздохнул.
— Хиксон, я бы хотел, чтобы все наши маленькие помощники от нас отстали. Если ты сможешь доставить меня в Сплинбери без свиты, я лично заплачу тебе миллион фунтов. Серьезно.
Шофер посмотрел в салонное зеркало и расплылся в улыбке.
— Что ж вы сразу не сказали, сэр! Держитесь за что-нибудь, сэр!
И машина рванулась по узкой, идущей под уклон дороге между двумя заборами. Все три телефона подняли трезвон.
Некоторое время сэр Джон с отвращением смотрел на них. Потом нажатием кнопки опустил стекло ближайшего окна и один за другим выбросил телефоны на дорогу.
Следом вылетел факс.
С телевизорами пришлось повозиться, но в конце концов сэру Джону удалось выкорчевать их, и дисплеи отправились вслед за факсом. Громкий звон, с которым они разбились, пролился бальзамом на душу сэра Джона.
Теперь он чувствовал себя гораздо лучше.
