Но в пропасть я не упала. Я соскользнула на что-то упругое, невидимое, чуть дрожащее подо мною.
Помню странное ощущение, нет не страха, то было чувство стыда, как будто я внезапно оказалась обнаженной на ученом совете среди наших глупо хихикающих старцев.
Я попробовала вцепиться хотя бы в ту же гнусную лопату, но изувер отплыл от меня и спокойно наслаждался моим позором.
Я опустилась на четвереньки и как собачонка, да, как затравленная собачонка, поковыляла, но не туда, к спасению, а сюда, обратно, ведь карниз-то был вот он, рядом. Одной рукой я нащупывала эту штуку, а сама старалась не смотреть вниз, где шевелился туман.
Но он вернул меня. Лопата, как черная стена, встала предо мной и отодвинула меня от карниза. Я повернулась, заплакала и поползла.
– Ползи, карабкайся, собачонка, - бормотала я. - Сейчас они выключат это, чтобы позабавиться, как ты рухнешь в пропасть, вот туда, где ревет и перехлестывает через запруду Тас-Аксу. Пусть ревет и перехлестывает. Она сметет завал, и сразу вниз, в долину, покатится грозный сель - грязь, смешанная с камнями и стволами деревьев. Ну и ладно. Пусть тело мое поглотит грязный сель. Чтоб и косточек не осталось.
То, по чему я ползла подобно букашке, было на ощупь теплым и чуть шершавым, как плексиглас. И немного покатым с боков, как если бы я находилась в невидимой большой трубе.
Время от времени мне мерещилось, что труба слабо светится розовым, как люминесцентная лампа на морозе.
До противоположного склона ущелья ползти оставалось еще порядочно.
Ползти? А почему, собственно, я, Валерия Марченко, должна ползти чьей-то потехи ради? Кто дал мне право, мне, представительнице земной цивилизации, так унижаться неизвестно перед кем, из бог весть каких захолустий вселенских? А может, это беглые каторжники из созвездия Гончих Псов? Как и зачем очутились они со своей черной колымагой внутри скалы? От кого они там прячутся? Почему не показывают своих лиц, если у них вообще есть лица?! Почему столь бесцеремонно прогнали меня, заполучив кое-какую информацию на пяти страницах, блокнота?
Не беда ползать, было бы перед кем!
Я поднялась и маленькими шагами, хотя и неуверенно, шла по воздуху. Сердце билось так сильно, что от его ударов (так мне казалось) содрогалась невидимая дорожка, по которой я уже шла. Да, шла!
Последние метры были самыми тяжелыми. Каждый миг я ожидала этого. Но ничего не случилось. Там, где колеблющийся столб нежно-розового путеводного марева упирался в голую скалу, я спрыгнула на траву, бросилась карабкаться вверх по склону, пока не очутилась на знакомой туристской тропе. Здесь я упала вниз лицом под старой елью и вдоволь наплакалась.
Когда я пришла в себя и подняла голову, то увидела перед собою своего черномазого избавителя с лопатой. На ней лежали палатка и все прочее. Вися наискось в воздухе (полноги утопало в земле), он наклонил лопату - вещи соскользнули ко мне.
Я поднялась и сказала:
– От всей души благодарю вас за спасение, звездные кавалеры. Не знаю даже, чем отблагодарить.
Я заметила рядом, у орехового куста, мокрый красивый цветок, у нас их называют фазаньими хвостами. Я сорвала его под корень, положила на лопату. Помню, цветок притянуло как магнитом.
– Нюхайте на здоровье, этот желто-красный цветок и не поминайте лихом, загадочные садостроители, - сказала я. - Понимаю, что вы при всем желании не смогли бы вручить мне ваших цветов - ведь любой из них не меньше этой елки. Под него нужен не кувшин, целая цистерна. Зато фазаний хвост вполне уместится в вашем наперстке. И надеюсь, украсит ваш потешный сад. До следующей встречи!
Дождь совсем перестал. Я смотрела в сторону карниза, куда теперь летел над пропастью награжденный цветком мой спаситель. И вдруг поняла, на что похож тускло-черный, расширяющийся к торцу кристалл. На смерч. На вихрь. На столбовой ветроворот. Правда, большая часть смерча - в этом я была, непонятно почему, уверена - покоилась в скале, но подобно тому, как по обрывку фотографии (а мне случалось их рвать!) узнаешь знакомое лищо, так и я сразу распознала лик смерча.
Как же мне хотелось пить! Я слизывала капли с блестевших ореховых листьев, ощущая, как в меня вливается жизнь.
Тут раздался грохот, как при сходе лавины. Черный смерч исчез, будто его и не было. Вместе с карнизом. На том месте рушились глыбы. В центре скалы зазияло огромное отверстие.
Когда грохот двинулся вниз по ущелью, я поняла: Белокаменная разорвала свои цепи.
Через день я была в Алма-Ате…”
5. ПОДПИРАЮЩИЕ НЕБО
Mы шли правым берегом Тас-Аксу. Склоны ущелья везде - метров на тридцать вверх - были ободраны, искорежены, будто вспаханы мотыгами исполинов. Ни деревьев, ни кустарника, лишь кое-где зелеными заплатами пробивалась молодая трава.
Приходилось обходить камни величиной со стог сена - их приволок сель. Житель равнин никогда бы не поверил, что говорливая безобидная река может натворить такое. Но я-то еще мальчишкой видел в краеведческом музее желтые фотокарточки начала века, где Алма-Ата до основания была раздроблена, целиком сметена с лица земного такой же разбушевавшейся речушкой. Не пострадал лишь деревянный многоглавый собор, возведенный без единого гвоздя гениальным строителем Зенковым.
В этом-то разноцветном, узорчатом храме, похожем на Василия Блаженного, и размещался музей, когда я был мальчишкой.
Всю неделю после приезда раздумывал я над Леркиной красной тетрадью. Что-то тревожило меня в этих кое-где тщательно зачеркнутых строчках, наспех набросанных ее пляшущим почерком. До конца я так и не мог определить свое отношение к ее сумбурной исповеди. Я слишком хорошо знал когда-то Лерку, чтобы задаваться вопросом: верить или не верить. Даже если она предложила игру - то одну из тех пар, что реальнее самой жизни. Беспокоило что-то другое…
“Допустим, путешественники по Пространству или по Времени сбились с пути, - размышлял я. - Оказаться они могут где угодно, об этом размышлял еще русский философ Федоров, учитель Циолковского. Действительно, при пространственно-временном переходе всегда есть риск очутиться где угодно, хоть в жерле извергающегося вулкана. Они оказались в скале. Допустим, земля и воздух для них в равной степени чужеродная среда, причем не существует даже границы перехода от твердого к газообразному, поскольку их собственная среда обитания совершенно другая. Отсюда скафандры. Далее. При всей парадоксальности Леркиной мысли, что сад в кристалловидном корабле-вихре представляет собою единый живой организм- двигатель, я готов был согласиться и с этим, хотя смутно себе представлял механику подобного движения. Но как бы они ни двигались, в какой бы среде ни обитали, почему эти, несомненно, высокоорганизованные создания не пожелали объясниться?” Да, вот это-то меня и тревожило: почему они не захотели вступить в контакт? Неужели мы такие уж примитивные твари?…
“А лунные ратники, - вспомнил я. - Разве их не считают примитивными? Туземцы, дикари, погрязшие в суевериях, - это слова самого мэра, выходца из их же племени. А ведь никто другой, как мэр рассказывал, что в ветхом дворце вождя на большой каменной стене выдолблен календарь, где помещены все солнечные и лунные затмения за несколько прошедших тысячелетий и еще на тысячу лет вперед. Что по этому календарю высчитывается ход всех планет солнечной системы, включая, например, Нептун, открытый человечеством лишь в прошлом веке. Что накануне прилета Лунной Девы жрец катает по деревянному желобу медный шар с изображением лунных морей, в том числе и тех, что на обратной стороне Луны. Что на их кладбище стоят каменные идолы с глазами и пупками из магнитного железа - возможно, тайна магнита была здесь проведана задолго до китайцев. Кому интересен великий эпос Виракочи “Странствия лунных ратников” - загадочный свод предании о многотрудных перелетах среди звезд в крылатых сосудах, начиненных ртутью и неведомым “жидким магнитом”? Кто заинтересуется тем, что они вообще не болеют раком? Кто вступит, наконец, с ними в контакт? С ними, с нашими земными братьями, не унесенными галактическими вихрями в забвенье вечных звездных снегов? Почему они нам неинтересны?
В ущелье заползали сумерки.
– Поднажмём, восседающие в колесницах, - сказала Лерка. - Ты, Тимчик, смотрю, совсем из сил выбился. Но ничего, вон за тем поворотом надо перейти на ту сторону реки, взять еще один подъемник - и
