волнородительных вод, И мосты через пропасти, И хлеба на полях отступающих в вечность ужасных сражений, Лепестки космодромов, Изгибы изящных, как арфа, плотин, И в степях суховейных - распускающиеся тюльпаны, И влюбленных в садах, И детей, что вели разговор с облаками, китами, космодромами, Суховеями, лебедями, драконами, василисками и васильками.
Все увидел я, имя чему - Человек.
И восславил я, жаворонок звенящий, Полноту, полногласие, нескончаемость бытия.
Но повсюду, везде, повсеместно -В океанских пучинах, в ущельях, в пустынях, в снегах, Глубоко под секвойями, елями, лаврами, пальмами, мхами, За стальными скорлупками лодок подводных, Под коркой полярного льда, - Затаясь, поджидали урочного часа Ядовитые сгустки Неправдоподобного Мертвенно- синего цвета.
Свет такой исторгают лишь ядра звезд.
И погасло видение: овальное облако набежало на кромку Луны, подмяло, поглотило ночное светило, лишило его холодных чар.
Тут смерченыш утратил сияние, почернел, опустился плавно в траву. Я отнес его в палатку, положил на дно рюкзака. “Мы еще полетаем с тобой по лунным волнам, вихреносный кораблик, дар - возможно, случайный - созерцателей звездных садов”, - подумал я и едва подумал - захотелось сию же минуту, сейчас посмотреть на скалу, где они задержались тогда ня мгновение: то ли сбились с пути, то ли вправду, как думает Лерка, у вихря забарахлил вечно живой пестроцветный мотор.
Откочевало облако. С веретена луны снова сыпалась, сыпалась пряжа на вечные снега. Через полсотни шагов стихли наконец победные трубы Тимчикова храпа.
И впрямь: по ту сторону ущелья чернело в скале большое отверстие.
Тут над ущельем - от одного склона к другому - еле заметно затрепетал розоватый жгут сияния, как если бы включили непомерной длины люминесцентную лампу. Сразу вспомнился Леркин рассказ о путеводном дрожащем мареве, что упирался, как в клемму, в обнаженную скалу. Мыслимо ли так уплотнить пространство, чтобы… Хотя кто знает! Ведь еще в начале века на Всемирной выставке в Париже публика изумлялась большому пустотелому шару, висящему в воздухе. Его поддерживал мощный магнит…
Ночная птица показалась над краем пропасти и медленно заскользила вдоль дрожащего жгута. Внутри дрожащего жгута, чье мерцанье временами сходило на нет.
Я вгляделся - и остановился пораженный.
То была Лерка. Раскинув руки, она уходила от меня по еле видимому мосту. Она смотрела в сторону Луны, и Луна играла ее развевающимися волосами.
…Но не на Луну смотрела она, нет не ва Луну. Взгляд ее был прикован к Млечному Пути. Туда, где от угасающей Башни Старой Вселенной - к рассветающей Башне Вселенной Новорожденной приближалась ее, Леркина.тень - Звездная Дева.
И были раскинуты руки ее над всеми пространствами и временами.
Над отрогами туманностей, медленно вращающимися спиралями, двойными, тройными звездами, роящимися планетами.
Над содрогающейся в муках, рождающейся и погибающей Материей.
Над шелестом крон живого плодоносящего Сада Вечности.
Над несметными стаями Звездных Колесниц, лучшие из которых - а их большинство - странствуют
Средь времен без конца и края,
В бесконечность устремлены,
Нивы звездные засевая -
Лепестками вечной весны.
Худшие же - захлестнуты петлями бесполезных тонок, завалeны Гpрою бессмысленных призов.
Земная Дева шла в глухих горах-Тянь-Шаня.
Над последним пристанищем Архимеда в Сиракузах, у Ахейских ворот.
Над слиянием Непрядвы и Дона.
Над собакой, забытой хозяином и бегущей к нему сквозь ночную тайгу; Над серебристой елью, тянущей ветви к далекой небесной сестре.
Над сибирской деревней Ельцовкой, где я появился на свет, - чтобы дописать “Историю семиреченского казачества в песнях, легендах и поверьях”.
Над пирамидами, небоскребами, космодромами, термоядерными. политонами.
Над дворцами торгашей-кровососов и халупами бедняков.
Над селеньем в горах Карабайо, где пасется детеныш “Перуна” под присмотром дряхлеющего Владыки лунных ратников, у которого отняла единственного внука Властительница Лунного Огня.
И хотел я окликнуть Ту, что Меня Целовала в Яблоневом саду.
И.боялся спугнуть удаляющееся видение.
И пошел ей вослед.
МИХАИЛ ПУХОВ Терминатор
Кто будет его компаньоном по дороге к Европе, Двинский узнал за три дня до вылета, когда начальник сказал:
– Полетите с компьютером.
– С кем? - удивился Двинский.
– С компьютером. На Европе нужны не только специалисты. Компьютер, с которым ты полетишь, необычный. Самая последняя модель. Заодно его собираются лишний раз испытать. Да сам увидишь.
Оставшиеся три дня Двинский не вспоминал об этом разговоре. Он прощался с Настей. Вечером накануне вылета сказал ей:
– Теперь две недели я буду думать о тебе, и никто мне не помешает.
– Разве ты летишь один?
– Не считая компьютера.
– Бедный. Роботы добрые, но бесчувственные. Затоскуешь. Ведь правда?
– Нет, - не согласился Двинский, - со мной будешь ты.
Наутро он был на космодроме, Европа не только часть света. Еще это спутник Юпитера: там филиал института. Рейсовый караван малой тяги ходит к Юпитеру раз в год - полгода туда, полгода обратно. В другое время пользуются экспрессами - сжатый объем, никакого комфорта и грандиозные энергетические затраты. Но ожидание дороже.
Астровокзал. Граница земли и неба. Две группы - улетающие и провожающие. Насти не было, так договорились. Грустно, когда провожают. Еще грустнее провожать… даже если на время.
На орбите Двинского ждали. Не каждый день кто-то стартует к Юпитеру, тем более на экспрессе. Проводили в ангар.
Экспресс без разгон-ного блока был мал, вроде бескрылого истребителя.
У открытого люка Двинский попрощался с провожатыми.
В который раз выслушал последние инструкции - как вести себя при взлете и особенно при посадке. Потом поднялся по лесенке в кабину и опустился в кресло перед пультом управления.
Створки сошлись, отгородив Двинского от людей.
– Здравствуйте, - произнес голос. - Двинский Владимир Сергеевич, ведь правда?
Голос звучал ровно, бесцветно, как у обычного автомата.
“Ведь правда?” - Настя тоже всегда так говорит. Удивительно: ты прощаешься с женщиной и приходишь к машине, и слова, сказанные машиной, те же, что произнесла женщина при прощании. Философский смысл: машина связана программой с будущим, человек связан памятью с прошлым. Прощание с человеком - аналог встречи с машиной. И поэтому одинаковые слова? Чушь какая-то!
– Здравствуйте, - ответил Двинский.
