–Что здесь происходит? Что это такое?
– Чудовище, шеф, что же еще?
– Как же, чудовище! - Кларенс застучал по экрану кулачком. - Это я!
Половина присутствующих наклонилась вперед, половина откинулась назад, двое вскочили на ноги, и один из двоих, мистер Гласе, хмурясь и судорожно нащупывая в кармане вторую пару очков, простонал:
– Так вот где я его видел раньше!
– Что, что вы раньше?
Не разжимая век, мистер Гласе тряхнул головой.
– Это лицо… я так и знал, что оно знакомое.
В зале подул ветер. Все обернулись. Дверь была распахнута настежь. Тервиллиджер исчез.
Они нашли Тервиллиджера в мастерской - он очищал рабочий стол, сбрасывал все в большую картонную коробку, и под мышкой у него была зажата кукла тираннозавра. В комнату ворвалась небольшая толпа во главе с Кларенсом, и Тервиллиджер поднял голову и посмотрел на них.
– Чем я заслужил это? - взвизгнул Кларенс.
– Простите меня, мастер Кларенс.
– “Простите”! Разве я мало тебе платил?
– По правде говоря, мало.
– Водил тебя обедать…
– Один раз. Счет оплатил я.
– Приглашал тебя к себе ужинать, ты купался в моем бассейне, и за все это… Ты уволен.
– Я и так уволен, мистер Кларенс. Последнюю неделю я работал бесплатно и сверхурочно, вы забыли выписать мне чек…
– Все равно ты уволен, да, уволен, по-настоящему! И никто в Голливуде тебя больше не возьмет! Мистер Гласе! - Кларенс повернулся на пятках, ища глазами старика. - Подайте на него в суд!
– Нечего, - сказал Тервиллиджер, и больше он уже не поднимал на них глаз, а смотрел вниз, на вещи, которые укладывал, - нечего вам у меня высуживать. Деньги? Того, что вы мне платили, и на жизнь-то едва хватало - куда уж там откладывать! Дом? Я никогда не мог купить его. Жену? Всю жизнь я работаю на таких, как вы. Так что жены исключаются. Я человек, ничем не обремененный. Мне вы ничего не сделаете. Наложите арест на моих динозавров - зароюсь в каком-нибудь захолустье, куплю латекса, наберу речной глины, металлических трубок и сделаю новых чудовищ. Накуплю пленки. У меня есть старая цейтраферная кинокамера. Отнимете ее - собственными руками сделаю новую. Я умею делать все. Поэтому я вас не боюсь.
– Ты уволен! - завизжал Кларенс. - Смотри на меня. Не отводи глаза в сторону. Ты уволен! Ты уволен!
– Мистер Кларенс, - сказал мистер Гласе, незаметно подвигаясь ближе. - Позвольте мне поговорить с ним минутку.
– Еще с ним говорить! - фыркнул Кларенс. - А какой толк? Вот смотрите, стоит с чудовищем под мышкой, и проклятая тварь похожа на меня как две капли воды! Пропустите меня!
Кларенс вылетел в коридор. За ним последовала свита.
Мистер Гласе затворил дверь, подошел к окну и посмотрел на чистое, но уже темнеющее небо.
– Хоть бы дождь пошел, - сказал он. - Вот с чем я никак не могу примириться в Калифорнии. Хоть бы природа поплакала. Вот прямо сейчас, чего бы я не дал за что-нибудь, хотя бы самое пустячное, с этого неба! Ну за вспышку молнии на худой конец.
Он замолчал, продолжая стоять, а Тервиллиджер стал укладывать вещи медленней. Мистер Гласе опустился в кресло и, водя карандашом в блокноте, заговорил печально, влолголоса, как бы обращаясь к самому себе:
– Шесть частей фильма, совсем неплохие шесть частей, готовая половина картины, трехсот тысяч долларов как не бывало, здравствуй и прощай. Все, кто был занят в фильме, теперь на улице. Кто накормит голодные рты, накормит мальчиков и девочек? Кто объяснит все акционерам? Кто улестит “Американский банк”? Есть желающие сыграть в русскую рулетку?
Он повернулся и стал смотреть, как Тервиллиджер защелкивает замки портфеля.
– Что содеял господь?
Внимательно разглядывая свои руки, поворачивая их, словно хотел увидеть, из чего они сделаны, Тервиллиджер сказал:
– Я не знал, что у меня так получилось, клянусь. Пальцы как-то сами по себе… Бессознательно, от начала до конца. Мои пальцы все делают сами. Сделали и на этот раз.
– Лучше бы эти пальцы явились ко мне в кабинет и взяли меня за горло, - сказал Гласе. - Ничего напоминающего замедленную съемку я никогда не любил. Жизнь, да и смерть тоже, я всегда представлял себе как игральный автомат “Пенсильванская полиция”, когда полицейские мчатся на третьей скорости! Мы как зрелые томаты - дави и запаивай сок в банки!
– Перестаньте, я и так уже чувствую себя виноватым дальше некуда, - сказал Тервиллиджер.
– А чего вы хотите? Чтобы я пригласил вас на танцы?
– Вообще получилось справедливо! - вырвалось у Тервиллиджера. - Ведь он мне не давал покоя. Сделай так. Сделай этак. Выверни наизнанку, говорил он, переверни вверх тормашками. Я проглатывал свою желчь. Все время злился. И, наверно, сам того не замечая, изменил лицо чудовища. Но понял я это только пять минут назад, когда поднял крик мистер Кларенс. Во всем виноват я один.
– Нет, - вздохнул мистер Гласе, - странно, как этого Не видели мы все. А может, и видели, но не хотели в этом себе признаться. Может, видели и смеялись во сне всю ночь напролет, тогда, когда нам самих себя не слышно. Ну и в каком мы теперь положении? Если говорить о мистере Кларенсе, то он вложил деньги, а ими не бросаются. Вам надо подумать о своей будущей карьере - хорошо ли она сложится, плохо ли, но этим тоже не бросаются. Сейчас, в эту самую секунду, мистер Кларенс жаждет одного: поверить, что все это лишь страшный сон И ничего более. Жажда эта, девяносто девять ее процентов, терзает прежде всего его бумажник. И если вы сможете в ближайший час потратить всего один процент своего времени и убедить его в том, о чем я вам сейчас скажу, умоляющие глаза не будут завтра утром смотреть на нас из объявлений “ищу работу” в “Голливудском репортере” и “Варьете”. Если бы вы пошли и сказали ему…
– Сказали мне что?
Джо Кларенс, вернувшийся, стоял в дверях, и щеки его попрежнему пылали.
– Да то, что он только что сказал мне, - спокойно повернулся к нему мистер Гласе. - Очень трогательная история.
– Я слушаю!
– Мистер Кларенс. - Старый юрист тщательно взвешивал каждое свое слово. - Фильмом, который вы только что видели, мистер Тервиллиджер выразил уважение и восхищение, которые вы в нем вызываете.
– Выразил что?! - крикнул Кларенс.
У обоих, и у Кларенса и у Тервиллиджера, отвисла челюсть.
Устремив взгляд в стену и, если судить по голосу, робея, старый юрист спросил: - Я… могу продолжать?
Рот Тервиллиджера закрылся.
– Как хотите.
– Этот фильм, - юрист встал и взмахом руки показал в сторону просмотрового зала, - родился из чувства глубокого уважения и дружбы к вам, Джо Кларенс. За своим письменным столом, невоспетый герой кинопромышленности, невидимый, никому не известный, вы влачите свою незаметную одинокую жизнь, а кому достается слава? Звездам. Часто ли бывает, что где-нибудь в Атаванда Спрингс, штат Айдахо, человек говорит жене: “Знаешь, вчера вечером я думал о Джо Кларенсе - замечательный все-таки он продюсер?” Скажите, часто? Хотите, чтобы я сам сказал? Да никогда вообще! И Тервиллиджер стал думать: как представить миру настоящего Кларенса? Он посмотрел на динозавра, и - бах! - Тервиллиджера озарило! Да вот же оно, то, что надо, подумал он, у мира поджилки затрясутся от ужаса; вот одинокий, гордый, удивительный, страшный символ независимости, могущества, силы, животной хватки, истинный демократ,
