— Чего стоишь! — грубо закричал он. — Подавай!
Моя зеленая выцветшая штормовка вполне могла сойти за прозодежду вулканолога. Сообразив это сразу, я не стал вручать верительных грамот, а бросился к груде вещей и ухватился за тюк побольше. Вместе с другими, быстро перекидав все в машину, я нырнул под спасительную сень брезента.
Грузовик рванулся в неизвестность…
Я сидел на скамье, водрузив ноги на тюки. Сильно болтало на поворотах и ухабах. То и дело я съезжал со скамьи, упирался в тюки руками, потом меня бросало обратно на скамью, больно припечатывая спиной к борту кузова. Все в машине были заняты такими же попытками хоть как-то усидеть на месте и потому молчали. Из-под брезента была видна только дорога, которая быстро убегала, исчезая в сером мареве.
Последний ухаб, и машина встала. Кто-то спрыгнул и откинул задний борт. Соскочив, я увидел поблизости вертолет.
— Быстрей! — крикнул человек с шишковатым носом и выдвинул из глубины кузова в мою сторону окованный железом ящик.
Схватив его, я пошел к вертолету. Обгоняя меня, туда же побежали с тюками и приборами мои спутники в желтых касках. Один из них уже стоял в дверном проеме вертолета и принимал вещи. Перегрузка завершилась в несколько минут, и едва мы уселись на вещи в грузовом отсеке, как раздалось завывание унформеров и кто-то захлопнул дверь. Тут, под рев двигателя, меня спросили:
— А вы кто такой?
— Корреспондент, — коротко ответил я.
— Немедленно вылезайте! — перекрикивал рев шишковатый нос.
Но было уже поздно. Машина дрогнула и поднялась в воздух.
— Когда прилетим, не смейте выходить! Полетите обратно. На вас нет каски.
— Ничего, у меня голова крепкая! — крикнул я в ответ, а шишковатый нос показал мне кулак.
Однако вскоре он смилостивился.
— Спрашивайте, — сказал он, когда уши привыкли к шуму. — А то поздно будет…
— Почему Авачинский так долго молчал? — спросил я, выказывая осведомленность. — В чем причина нарушения периодичности?
— Не знаю. Думали, в пятьдесят девятом активизируется. Породы в кратере нагрелись до восьмисот градусов.
— А как теперь угадали?
— У нас там станция на высоте километра. Сейсмоприборы на склоне, репера. Мы пробуждение Шивелуча за полгода угадали. Вот этот человек за три дня само извержение предсказал. — Шишковатый нос ткнул пальцем в одного из своих коллег. — Не поверили. Сказали, молод еще. Но он оказался прав. Будете писать, укажите, а то средств мало выделяют…
— Для города есть опасность?
— Нет. Далеко Авачинский… Разве что пепел нагонит ветром. Но паники не будет. Предупредили, говорю! — кричал он, надсаживаясь из-за гула и дребезга.
— А лава?
— Больше чем на десять километров не утечет. Технику подготовили, бульдозеры. В случае чего насыплют защитный вал. Напишите, что извержения воздействуют на изменения климата. На Шивелуче два с половиной кубических километра породы выбросило, подняло на десять километров…
— А сейчас сколько?
— Пока не знаем. Электрические разряды, молнии бьют в кратер. Есть предположение, что от этого жизнь зародилась на Земле. Образуются аминокислоты. Все про это спрашивают. Сенсация!
Крик его звучал насмешливо.
Вертолет накренился, поворачивая, и я прильнул к иллюминатору. Теперь был виден малый «новый» конус Авачинского вулка, на с гигантским столбом черного дыма над ним. Черноту пронизывали красные и желтые стрелы, с невероятной скоростью стремящиеся вверх. Где-то на громадной высоте они замедляли полет и рассыпались на мириады светящихся точек, которые, угасая, тоже прочерчивали черноту.
Краем уха слушал вулканологов, речь которых пестрила птичьими словами: «андезит», «дацит», «риолит», «пелейский», «катмайский», «страмболианский»…
— Как вас зовут? — спросил я человека с шишковатым носом, но он только махнул рукой. Вертолет пошел на посадку.
Вулканологи высыпали из машины. Шишковатый нос крикнул мне:
— Подавайте!
Я стал добросовестно подтаскивать к выходу груз и, передав из рук в руки последнюю вещь, собрался выскочить сам.
— Куда! — заорал шишковатый нос. — Вы без каски!
Но я уже был на земле, а вернее, на каких-то хрустящих под ногами комках, и бежал прочь от вертолета. Рядом со мной что-то ухнуло на землю, обдав теплым ветром. В воздухе стоял дикий рев, вой, грохот, и я уже не слышал, что мне кричат, стараясь увеличить расстояние между собой и сердитыми вулканологами.
Вдруг ноги мои оказались в пустоте, а «третья точка» коснулась почвы и, увлекая за собой множество мелких камешков, я скользнул на спине вниз по склону…
Теперь уже кричал я, но никто не откликался. Да и мудрено было меня услышать, если с неба наваливался одуряющий гул, а земля шипела как сто тысяч раздраженных змей.
Я выкатился на обширную и довольно большую площадку и встал на ноги лицом к вулкану, для чего- то отряхиваясь. Локти мои были сплошная ссадина. Справа вздымалась почти отвесная круча, с которой я ссыпался. Вскарабкаться на нее не было никакой возможности.
Я пошел влево, но на этот раз осторожно, и шагов через триста оказался на краю новой осыпи, откуда открывался вид на большой, заросший каменными березами и кедровым стлаником распадок.
Он резко шел под уклон, и по нему с грохотом неслись вниз каменные глыбы, сокрушая скрюченные стволы деревьев. Выше по распадку уже разгорался лесной пожар, а еще выше, где распадок теснили фиолетовые бугры и скалы, виднелся какой-то непонятный вал. Он был довольно далеко, но мне показалось, что он шевелится и даже сползает по склону. Над ним багрово светился плотный дымный воздух…
Как я очутился в той пещере, сам не знаю. Я уже примирился с неизбежностью гибели и снова приобрел способность соображать. Как потом я выяснил, по научным прописям, такой пещеры здесь быть не могло. Но она была. Стены и низкие белые своды ее (я едва не доставал их головой) показались мне будто отполированными. Я не знаток минералогии, но это был явно не известняк, белый, но пористый, как помнилось. Даже в слабом свете, пробивавшемся снаружи сквозь дым и пыль, белизна была поразительная…
И поэтому резко выделялся на ней черный шарик, величиной с пинг-понговый, прилипший, казалось, к своду пещеры в самом высоком ее месте. Как это ни странно, в пещере легче дышалось, и у меня достало еще сил и любопытства поднять руку к невысокому своду и дотронуться до шарика.
Мне показалось вдруг, что я могу его взять, ухватиться за него, выдернуть… И я это сделал.
Он был совершенно круглый. Изо всех сил я тянул его вниз, а он, чуть отделившись от свода, тут же выскользнул из пальцев и неуловимо взметнулся вверх.
Это было немыслимо. То ли гора над сводом — сплошной магнит, а шарик железный, то ли… Даже в своем отчаянном положении я не мог устоять перед извечной тягой человека к эксперименту. Достав из кармана складной нож, я приложил его лезвием к своду, потом к черному шарику. Нож не прилип, а когда я выпустил его из рук, упал, больно стукнув по ноге.
Но я не замечал боли. Таинственный черный шарик завладел всеми мыслями, всем моим существом…
Я вновь потянулся к нему, обхватил его покрепче пальцами, оторвал от свода и протиснул в образовавшийся просвет пальцы другой руки. Теперь шарик лежал, да, лежал на ладони, крепко прижимая кисть руки тыльной стороной вверх, к гладкой белой поверхности. Схватив себя за пальцы освободившейся рукой, я потянул упиравшийся в ладонь шарик вниз.
