прекрасному.
Виталий Пищенко
РАВНЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ
И чего этим пришельцам надо? Какую книгу ни открой — все про них, все про них… То они ученому мировое открытие сделать мешают, то на спортивной арене каверзу какую учинят, то библиотеку НФ разорят… Так и суют всюду свой нос, так и суют!
Думаете, фантастика, мол, это все, небылицы? Я тоже так думал, пока сам в переплет не попал.
В день открытия осенней охоты все случилось. Мы, как всегда, на озера Кудряшевские втроем поехали. Добрались хорошо, затемно еще, утром постреливать начали. Чуть где шлепнет по воде, мы туда: «Бах! Бах!» Авось она, родная, — крякуша, или, на худой конец, чирок. Потом небо посветлело, ветерок потянул. Самое время уткам лететь, а их нет и нет. То ли канонада наша их распугала, то ли из яиц они в этом году так и не вылупились. Не летят, хоть умри! Часов после двенадцати мы с Серегой тренировку устроили.
Он пару бутылок пустых из багажника достал, постреляли малость… А Колька в колок березовый подался — у него на бутылку рука не поднимается. Верите, всего-то минут двадцать ходил, а принес двух сорок и дятла!
Вечерком мы тушенку на костре разогрели, Сергей еще разок в багажник слазил, освободили пару- тройку «мишеней» от содержимого… Тут этот пришелец и появился. Только что это пришелец, я сразу догадался, потому как зеленоватый он какой-то, светится изнутри, и ушей у него почему-то шесть штук. Посмотрел на меня и вежливо так спрашивает:
— Простите, — говорит, — если вас не затруднит, будьте так любезны, объясните мне, пожалуйста, цель вашего пребывания в этом месте?
— Пожалуйста, — отвечаю, а сам слова стараюсь подбирать, чтобы контакт первый не омрачить ничем. — Мы с друзьями, — говорю, — выехали поохотиться на уток и прочую водоплавающую дичь.
— Поохотиться? — вижу, пришелец понять меня хочет, а разума ему не хватает. — Это, значит, убить? Вероятно, с целью получения пищевых продуктов?
— Ну что вы! — улыбаюсь. — Какой с чирка продукт! Мяса с кулачок, да и то так дробью начинено, что годится только для крыс, травить их. А вот этих птиц, — и на сорок и дятла, Колькой добытых, показываю — и вовсе не едят. Охота — чисто спортивное мероприятие, благо одно, можно сказать, развлечение.
— Спортивное? — переспрашивает пришелец. — Спорт, насколько я понимаю, подразумевает наличие равных условий для обеих сторон?
— Конечно! — говорю. — Утка имеет возможность улететь, я — возможность в нее попасть. Мы оба абсолютно равноправны!
Силится пришелец до конца во всем разобраться и не может.
Губы покусывает, на «тулку» мою косится. Потом осторожно так:
— Извините, но если я не ошибаюсь, скорость полета утки не превышает семидесяти километров в час, чв то время как скорость, с которой вылетает заряд из дула вашего оружия…
— Ах, вот что вас смущает! — говорю. — Вы просто забыли, что реакция у утки значительно быстрее, чем у меня! Кроме того, все ее чувства обострены характерной атмосферой спортивного соревнования. Так что возможности у нас самые что ни на есть равные!
И тут меня понесло!
— Корни спортивной охоты, — говорю, — берут начало в глубокой древности. И всегда охотник предоставлял добыче свой шанс. Это главный и неизменный закон всех настоящих охотников Земли! Такой шанс имеет любой заяц, каждый лось, так же как в свое время имели его саблезубый тигр или мамонт!
— Мамонт? Это такие хоботные? — говорит пришелец. — Но ведь они, кажется, вымерли?
— Да, — киваю с грустью. — Очень плохо использовали свой шанс. Вы не представляете, какая это потеря для всех охотников планеты! Что может быть чище и возвышеннее охоты на мамонта?! Вы посмотрите, что сейчас творится! Медведи в Красную книгу записались, волки из разряда хищников переведены в число «санитаров природы». Эх!
Расчувствовался, слезу даже пустил. Смотрю, и пришельца проняло.
— Я, — говорит, — очень рад, что могу утешить вас в вашем горе. Пускай мне будет объявлено взыскание за нарушение правил поведения на чужой планете, но я сделаю все, чтобы вы приняли участие в охоте на мамонта!
И сделал…
Стою я одетый в плохо выделанную шкуру, в руке у меня вместо верной «тулки» сучковатая дубина, а прямо передо мною — Он.
Огромный, размером с автобус, изо рта слоновая кость торчит, а глаза!.. Я такой взгляд только раз в жизни видел — когда меня в трамвае контролер без билета поймал.
В общем, как я на вершине скалы очутился, сам не знаю. А он не уходит, внизу топчется. Урчит что- то, хрюкает, на хоботе подтянуться пытается. И что ему от меня нужно? Помню, в школе рассказывали, что они травоядными были…
Потом отошел он немного, растительность поедать стал, но в мою сторону то и дело поглядывает. А я сижу… Холодно, дождь моросит. Шкура моя набедренная намокла, липкой стала, противной… Недалеко еще одна скала, под ней пещерка узкая, уютная, на нору похожая. Оттуда-то ему меня не достать! Добежать бы, спрятаться… А боязно, вдруг не добегу! Возможности-то у нас с ним равные…
Александр Скрягин
ТОТ, КТО ОКАЗАЛСЯ ПРАВ
Гримо был не прав! Нет! Прав был я! Все получилось именно так, как я говорил! Ведь теперь даже трудно себе представить, что когда-то мы обходились без гленов!
Я смотрю на своего глена. Но что это? Он будто ухмыляется мне в лицо? Но ведь он не может этого делать! Не может! Ведь это только для контролеров и надсмотрщиков глены такие же живые люди, как и мы. Но я-то знаю, что глен — всего лишь кукла! Большая тряпичная кукла в натуральный человеческий размер с лицом, выкрашенным белилами, и туловищем, набитым старыми тряпками и картоном, которая привязана тонкими незаметными веревочками к ногам и поясу и потому беспрестанно дергающаяся от наших движений. Со стороны представляется, будто глен, стоя за верстаком, действительно что-то делает. Но это, конечно, не так.
И все же, мне кажется… Мне кажется, что… Нет, мне это просто кажется!.
Я вглядываюсь в черноту, окружающую непроницаемой стеной маленькое освещенное пространство вокруг наших верстаков, стоящих в два ряда друг против друга. Я чувствую, что это действительно стена, мягкая, бархатистая и отвратительно живая на ощупь, состоящая из бесчисленного множества омерзительных прозрачных непрерывно шевелящихся ресничек, в которых человек мягко утонет, как в гигантском слое мха. А там, за ресничками, внутренности этой черноты: желудок и покрытые слизью судорожно сокращающиеся сосуды, и там с человеком происходит что-то такое дикое и страшное, что нет сил и в то же время хочется представить.
…И все же прав оказался я! Не Гримо, нет! Я!
После того как контролеры объявили новый закон о том, что каждый работник не может делать в день больше одной тысячи коробков, мы собрались на совет. Контролеры объявили, больше тысячи коробков нельзя делать потому, что это вызывает перенапряжение наших сил и может плохо сказаться на нашем здоровье. Так они говорили. Но настоящая причина была в другом. И мы это поняли.
