Всемирная конвенция запрещала вмешательство в прошлое, изменить эту конвенцию могла лишь другая конвенция, потому что контроль был налажен строго, и без санкции правительств девяноста трех стран нельзя было сделать ничего. И это правильно.
От нас на совещании в Генуе был Мережницкий - наш бессменный директор. Академик и прочее. Не Рагозин, однако. Потом, незадолго до старта, я спросил его, что он чувствовал, когда голосовал за временное снятие запрета. “Не временное, а однократное”,- поправил он. Оказывается, он думал о том, какое количество протобионтов нужно будет загрузить в бункеры. Деловой человек. Будто ему уже приходилось участвовать в эксперименте по созданию человечества.
Я слышу, как Лида подходит к балконной двери, ждет, что я обернусь.- хочет подбодрить меня перед встречей с журналистами. Я не оборачиваюсь, мне предстоит другая встреча, и не могу я никого видеть. Лида тихо уходит. Обиделась. Пусть. Я должен побыть наедине с собой. Как тогда.
Да, выбрали меня. Единогласно. Мережницкий предложил и доказал. До старта оставался год, и работа была адская - по шестнадцати часов в сутки. Год. Могли бы назначить старт и через пять лет, чтобы без горячки. Но люди изнервничались, ожидая конца света, и больше ждать не могли. Год - это тоже был срок.
В день старта город опустел. Риск был непредсказуем, ведь никто никогда не выходил в физическое прошлое. Население эвакуировали, остались только контрольные группы на ЦПУ и энергостанции. Лиду с Игорем я еще вчера вечером отвез в пансионат - лес, тишина, чистый воздух.
Я был спокоен. Никаких предчувствий. Я знал, что буду делать на берегу Архейского океана, сотни раз повторял свои действия на тренировках, стал почти автоматом, уникальным специалистом по сбросу шестнадцати тонн протобионтов в безжизненные воды.
Это было двойное количество, по расчетам, восьми тонн хватило бы для того, чтобы процесс размножения и развития пошел самопроизвольно. Перестраховка. Если создаешь жизнь на собственной планете, перестраховка необходима.
Нет - я все же нервничал. Я это понял потом, когда экраны показали мне выпукло, объемно - мощная скала нависла над узким заливчиком, вся черная, угловатая, мрачная, хотя солнце стоит почти в зените, и мне даже кажется, что пот течет по спине от жары, а океан - он такой же, как сейчас, синий-синий, с чернотой у горизонта. Должно быть, прошла минута, прежде чем я перевел взгляд с экранов на приборы - нужно было поступить как раз наоборот. По приборам все было в порядке. По ощущениям тоже.
Океан грохотал. И вдруг - взрыв. Вдалеке грядой, один выше другого, будто великаны в походном строю, стояли вулканы. Все они курились, горизонт был затянут серой пеленой, и полупрозрачный этот занавес надвигался на берег. Один из вулканов - самый близкий - вскрикнул сдавленно и выбросил столб огня: казалось, что одна из голов Змея Горыныча проснулась и обозлилась на весь мир, прервавший ее сон.
Я отлепил датчики, отвязал ремни, поднялся и встал в кабине во весь рост.
Я вышел в физическое прошлое.
Стало душно. И пот действительно заструился по спине. Я вздохнул: хотя на лице у меня была кислородная маска, мне почудилось, что и воздух, которым я дышу,- из этой неживой еще дымной атмосферы. Кислорода в ней не было. Но он появится, потому что здесь я. И появится жизнь, и будут деревья, и пшеничные поля, и дельфины будут резвиться в синей воде, и дети будут играть на площадках, посыпанных тонким пляжным песком, и будет все, что будет - жизнь на планете Земля.
Я сбежал по пандусу на берег, впервые увидел машину времени со стороны - не облепленную вспомогательными службами, без комплекса ЦПУ, только огромный конус, тоже подобный вулкану, сверкающий на солнце облицовкой. Машина была прекрасна. Мир был прекрасен. Я опустился на колени и собрал в пригоршню песок - шершавый, с осколками камней. Я просеял его сквозь пальцы, набрал еще и заполнил один из карманов на поясе.
Потом я заполнил остальные карманы и все контейнеры - около сотни, на каждом из которых сделал соответствующую надпись. Песок в метре от берега. Песок в пяти метрах. Песок с глубины три сантиметра. Пять сантиметров. Грубый песок. Галька. Базальт. И так далее. Я работал. Три часа - столько мне было отпущено программой на сбор материала. Я был сосредоточен, но уже к концу первого часа начала болеть голова. Покалывало в висках. Со временем боль усилилась, голову будто обручем стянуло.
Нервы, думал я. Перетащив контейнеры в кабину, я вернулся на берег океана - в последний раз.
Надо мной звонко щелкнуло, и на высоте шести метров из корпуса машины появилась и начала вытягиваться в сторону берега длинная телескопическая “рука”. Обратный отсчет уже шел - до начала сброса осталось двадцать семь минут.
Начало смеркаться. С гор шла туча, черная, как глубокий космос. Перед ней вертелись серые облачка, они сливались и разлетались в стороны. Там, на высоте, дул порывами ветер, гнал к океану гарь и пепел, и дождь - я видел, как между берегом и грядой, километрах в трех от меня, будто занавес упал, соединив тучу с землей, и что-то глухо зашумело. Ливень.
Сбрасывающее устройство было подготовлено, оно нависло над прибоем так, что брызги долетали до ковша на конце трубы. Дохнуло ветром - будто от печи. Порыв возник и исчез. Это было предупреждение. Сейчас, вероятно, пойдет шквал. Пора возвращаться в кабину.
Я почувствовал, как бьется сердце. Никогда прежде я не чувствовал этого - как оно бьется.
И тогда я услышал голос.
– Кто ты?
Я молчал. Не отвечать же самому себе. Кто я? Человек. Обыкновенный человек, делающий самое необычное в истории дело.
Начинающий историю. Бог. Через миллиарды лет люди создадут бога по своему образу и подобию, он будет у них из числа людей.
– Человек? Ты прилетел со звезд?
Это не я спрашивал! Не было в моих мыслях такого вопроса.
И быть не могло.
Я резко повернулся. Камни. Пепел. Тучи все ближе.
– Ты прилетел со звезд?
Я не думал о том, реально ли это. Меня спросили - я ответил: - Нет. Я - из будущего.
– Из будущего этой планеты? - уточнил голос.
– Этой,- сказал я. Смятение было во мне где-то глубоко, я не давал ему выхода. Все же я был профессионалом. Я был тренирован на неожиданности любого рода.
– Белковая жизнь?
– Да,- сказал я, оглядывая камни, скалы на берегу, горы на горизонте. Пусто.- Кто говорит?
– Разум планеты.
– Какой планеты? - вопрос вырвался непроизвольно.
– Этой. Мысленно ты называешь ее Землей. Постарайся думать четче, с трудом понимаю.
Я споткнулся о камень и едва не упал.
– Осторожно,- сказал голос. И неожиданно я успокоился.
Почему-то эта забота о моей персоне напомнила, что нужно задавать вопросы, а не только отвечать.
– С кем я говорю? Где вы? Кто? Какой разум планеты? На Земле нет жизни…
– На Земле есть жизнь. Вот уже около… миллиарда лет. Трудно читать в твоих мыслях. Будь спокоен, иначе невозможен диалог.
– Я спокоен,- сказал я.
– Значит,- голос помедлил,- в будущем здесь появится белковая жизнь. И разум.
– Да,- сказал я. Вернее, подумал, но даже мысленно услышал, как это гордо звучит.
– Я знаю, что такое белковая жизнь.- Голос делал свои выводы.- За миллиард лет она появлялась не раз и быстро погибала. Развитие такой жизни невозможно.
– Невозможно,- согласился я.- Потому я здесь.
– Помолчи,- сказал голос.- Думай. О себе, о своем времени, о разуме.
Я не успел подумать. Желание понять, что в конце концов происходит, стало сильнее, чем любая связная мысль.
– Хорошо,- сказал голос,- сначала скажу я. Я вокруг тебя. Я - разум Земли. Газовая оболочка да еще
