циничного, оракула всевидящего. А потом будет еще какой-нибудь величественный, снисходительный, божественный. Все разные, все чужие. Я так не могу, не могу, не могу!
Мне не удалось утешить Машу. Она убежала, отмахиваясь, и я решил отложить разговор на другой день, когда она не будет так расстроена. Но она не пришла назавтра и послезавтра, а потом я получил от нее письмо. Письмо само по себе символ разрыва. В наше время, когда так легко появиться на запястье, в кружочке наручного экрана, письма пишут, если не хотят видеться.
“Гурий, прощай,- писала Маша.- Турина, которого я любила, больше нет на свете. А ты только его тезка, чужой человс: захвативший имя и внешность моего лучшего друга. Я даже не уверена, что ты человек. И не преследуй меня, не ищи. Такого я не люблю, такого я боюсь”.
Вот так получается. Как говорит шеф: “За все на свете надо платить, а кто платит, тот тратит”. И кто осудит Машу? У нее своя правда. Маша - хранительница человечества. А я не сохранился, я изменился. Кто меняется, тому изменяют.
Я кинулся было к шефу: “Спасайте, выручайте, не хочу быть пожизненным кроликом, заберите третью сигнальную, отдайте мою личность”. Но, в сущности, я заранее знал, что он ничего не может сделать. Как отобрать у человека талант? Испортить мозг лекарствами? Но кому нужен жених с испорченным мозгом?
Есть, конечно, средство, я и сам догадывался. Талант можно засушить бездействием. Год не пускать в ход лобастую голову, два, три не думать об уравнениях, графиках, учениках, о людях вообще, отучится она вырисовывать потоки с дельтами и меандрами. Можно, например, возродить детскую свою мечту, закинуть за плечи рюкзак с этюдником, выйти из дому пешком, взять курс на Верхнюю Волгу, Ильмень и Ладогу, вглядываться и радоваться, рисовать цветочки и кочки, ветки и морщины коры, этюд за этюдом, альбом за альбомом “Живописная планета”. Можно и не рисовать даже, в каком-нибудь заповеднике обходить просеки летом и зимой, проверять “пушисты ли сосен вершины, красив ли узор на дубах”, и радоваться, что кто-то перевел на Луну еще один завод, освободив сотню-другую гектаров для сосен и дубов.
И лет через семь, выдержав характер как библейский Иаков, приду я к своей Рахили с докладом: “Маша, я совершил подвиг долготерпения, я достоин тебя, мне удалось поглупеть”.
Так, да?
Не хочется.
Жалко мне расставаться с глобальными задачами, решающимися в переплетении цветных линий, жалко спаянной нашей четверки “Четверо против косности”, жалко бросать будущие дела и сегодняшнее срочное: “Земле зелень - Луне дым”.
Пусть земное небо будет чистым ради чистой наследственности детей!
Чтобы сохранить Землю, надо изменить Луну - менять, чтобы сохранить. Вот какая диалектика.
Чтобы сохранить человечество, надо менять человека,- такая моя правда.
Но кто меняется, тому изменяют - это правда Маши.
У Маши - своя, у меня - своя.
Чья правда правдивее?
ВЛАДИМИР ЩЕРБАКОВ МОРЕГ
Вода в этом озере темная даже в солнечные дни, и мне не удалось увидеть дна. Хотел было спуститься по крутому склону к самому берегу, но друг крепко сжал мою руку и так выразительно покачал головой, что я невольно задумался: уж не верит ли он сам в эту историю? Нас ждала машина. Он торопил меня. Я заметил, что поступает он нелогично: сначала рассказывает об озере небылицы, везет меня сюда, не жалея бензина, а потом вместо купания мы снова оказываемся на грунтовой заброшенной дороге и до шоссе - двадцать миль…
– Сказочное место,- сказал я.- Готов поверить легенде.
Однако паломников и туристов тут не видно. Чем объяснить этот местный парадокс?
– Знаешь, здесь другие люди. Не могу привыкнуть… Многих из них интересуют совсем другие мифы и легенды.
– Какие же?
– Характерный вопрос. Разумеется, это легенды о счастье, о любви, о бизнесе. Некоторые, правда, испытывают тягу к чудесам, но она какая-то особенная: нужны самые простые, яркие эффекты, понятные, что ли… Нет у них, видимо, времени на размышления.
– Странно, что ты сам проявляешь к этому интерес намного больший, чем англичане.
– Ты прав. Но здесь я встретил все же двоих, кому дано поверить. С одним из них я тебя познакомлю.
– Почему ты против купания в озере? В самом деле боишься, что это правда?
– Не знаю. Я был здесь трижды. Конечно, поверить невозможно. Но близится день, когда она должна вернуться… Так считает Тони Кардью.
– И ты думаешь, Морег вернется?
– Сказка, конечно. Но…
– Она вернется?
– Да. Согласно легенде. Она вернется к людям. И в руке ее ты увидишь букет ослепительно белых цветов. Будешь считать эти цветы - и насчитаешь ровно десять, с них будет капать вода, ведь цветы растут на дне озера… И тебя поразит красота Морег. Ясно?
– М-да… в этом что-то есть. Почему же мы не искупались в озере?
– Навязчивая идея… Вот и шоссе.
– Ты же знаешь, что я коллекционирую моря и озера, в которых купался. Купался я в Красном море, в Японском, в Северном, в Средиземном, не считая уж внутренних морей и озер. В Армении в апреле плавал в озере, которое называется “Глаз мира”. Вода там такая, что никакой Севан в сравнение не идет.
– Ладно. Скажу. Видишь ли, моя профессия предполагает известную долю наблюдательности… Так вот, осталось дecять дней до сказочного, казалось бы, события. А ты помнишь, что должно произойти сегодня?
– Что же?
– Но я же рассказывал тебе!
– Ах, да, это, кажется, про цветы… постой-постой, ведь мы могли бы увидеть их! Так?
– Нет, не так. Придется тебе внимательно прочесть известную тебе книжицу. За десять дней до появления Морег в волнах озера покажется один только белый цветок. Там, на дне она собирает свой букет, и один из цветков выскользнет и всплывет на поверхность.
– Выходит, она собирает букет десять дней? Не много ли?
– Не забывай, что время там течет иначе. Это же сказка.
– Сказка. Но ты говоришь так серьезно, что в голову приходит…
– Прочти легенду! Мы ведь не случайно приехали сюда в этот день. Морег подарит букет свой тому, кто был сегодня на озере.
– Ну знаешь ли… Еще вчера это считалось у нас с тобой просто прогулкой.
– А сегодня эта поездка уже не считается таковой.
– Почему же? Что произошло?
– Да уж произошло… Я видел этот цветок.
– Как это видел?
– Так. Он плыл там… хотя, может быть, я ошибаюсь. Солнце. Вода темная. И цветок в воде, примерно в пятидесяти метрах от берега.
– И ты промолчал?
– Я бы не удержал тебя… Впрочем, жалко, что уехали так быстро. Но там, у озера я не придавал этому никакого значения. И только сейчас до меня начал доходить смысл этого эпизода. Только сейчас…
