Что же касается моего багажа, то экипаж джонки показал поразительную выучку. Матросы - по внешнему виду малайцы - сбрасывали тюки прямо с палубы “Генуи”, а на джонке их мягко подхватывали руки других матросов, не давая даже прикоснуться к палубе.
“Сегодня,- думал я,- настает благоприятный час отдать свою жизнь за торжество идей христианства”. Едва “Генуя” отошла на расстояние десяти миль, парус был спущен, и под палубой заревели мощные моторы.
Мы сразу пошли на большой скорости и так шли до вечера, пока не спустилось за черту горизонта огромное тропическое солнце.
В каюте меня ожидал скромный ужин из варенных вкрутую черепашьих яиц и' консервированной рыбы. Я съел только одно яйцо. Потом выпил чашечку кофе… Крепчайший сон был мне наказанием. Снотворное, которое, безусловно, было в этой чашечке кофе, подействовало столь мощно, - думаю, это был какой-то препарат опия,- что я уснул в одежде, положив голову на стол.
ГАВЕЛЫ
Солнце было уже высоко в небе, когда я открыл глаза. Сквозь пальмовые ветви, окружавшие джонку, видны были какие-то хижины, сплетенные из пальмовых листьев.
Я вышел на палубу и неожиданно подумал о словах апостола Павла о том, что господь есть свет. Как разительно не соответствовали мои предчувствия, моя готовность к жертве и этот поразительно светлый день над атоллом, поросшим по окружности густыми зарослями, над которыми качались стройные кокосовые пальмы.
Кругом никого. Я заметил уже знакомый, сплетенный из грубой пеньки, веревочный трап и сошел на прибрежный песок. Издали донесся звон металла о металл, и я направился в сторону этого звука. Странное зрелище представилось мне, когда я вышел на поляну с вцкошенной травой. Прямо перед покрытой пальмовыми листьями хижиной, присев на корточки, трудился какой-то темнокожий человек. Он был почти голый, если не считать тонкого пластмассового пояска, а спереди, как вскоре я мог убедиться, к этому пояску был прикреплен лоскут синей материи с ладонь величиной. Наклонившись над куском изогнутого рельса,- по всей вероятности, частью какого-то несчастного корабля, потерпевшего крушение у этого одинокого атолла,- человек точными ударами маленького молоточка выпрямлял какую-то блестевшую деталь, в которой я узнал крышку газовой зажигалки голландского производства.
– Не могу ли я чем-нибудь помочь? - спросил я по-английски.
Дикарь даже не повернул головы в мою сторону. Я повторил этот же вопрос по-испански, по-шведски, по-французски. Наконец дикарь закончил работу и тут же, поклонившись мне, ответил по-английски:
– Как видите, я справился сам.
Затем, ничуть не задумываясь, он то же самое произнес по-французски, по-шведски и по-испански.
– С благополучным прибытием,- сказал мне “дикарь”,- в нашу пиратскую академию.
Я поблагодарил его и, несмотря на то, что выражение “пиратская академия” меня несколько озадачило, спросил его о самочувствии.
– Послушай, чертов духовник,- сказал он,- какое тебе дело до моего здоровья? Я действительно испытал целый ряд неприятностей с почками и лечился у величайших медицинских светил, но, после того, как я прошел всего лишь однократное перевоплощение, чувствую себя так, словно родился заново. Если у вас есть какое-нибудь заболевание, то его тут снимут моментально. В этом местечке, скажу я вам, нужно работать, а не болеть.
Фамильярное обращение, которое, естественно, ничуть меня не задело, дало мне право осведомиться у него, с кем я, собственно, разговариваю. Вот его дословный ответ:
– Меня зовут Лаферт Су Жуар, старый бродяга, я встречался с вами почти на всех международных симпозиумах по лингвистике, и даже однажды отхлестал вас, когда вы имели наглость заявить, что прошедшее время от древнесанскритского глагола…
Я узнал его! Но ведь ему пять лет назад было все пятьдесят пять, а сейчас передо мной стоял человек не более тридцати - тридцати пяти лет.
– Я не верю своим глазам, мосье! - сказал я.- Неужели это вы?!
– Да, это, несомненно, я,- ответил Су Жуар,- это так же точно, как и то, что дело обошлось без молитвы и жертвоприношений. Просто взяли человека, вывернули его наизнанку, хорошенько почистили и предложили интереснейшую деятельность.
– Так вы довольны работой?
– Еще бы! Дорогой Джоки, мой возраст, кажется, дает мне право на такое обращение, вы даже не представляете себе, что здесь делается, не можете, не в состоянии представить!
– А я, признаться, принял вас сначала за дикаря, а потом за матроса, потерпевшего кораблекрушение…
– И вы не ошиблись, мой друг. Разве старость не медленное кораблекрушение? Разве счастливый человек не похож на дикаря, который счастлив всегда, когда у него есть добыча и приятное общество соплеменников. Кстати, отныне вы - мой соплеменник. Здесь мы, люди, образуем своеобразный сеттльмент, эдакую колонию…
– Люди? Но разве…
– Да, к сожалению, вас будут окружать не только люди… Я догадываюсь, что у вашего брата, иезуита, всегда есть далеко идущие планы, поэтому я должен предупредить вас, Джоки Кальери, не делайте глупостей и не стремитесь заниматься здесь миссионерством.
– Я и не собирался,- солгал я, ибо ложь эта была по спасение заблудших душ, но мой собеседник перебил меня: - Бросьте, кого вы хотите обмануть? Вы будете здесь работать как трудолюбивый мул, вам заплатят так, как вам и не снилось, но и все…
– Я всегда был убежден, что Христос…
– Христос не имеет отношения к этой “фирме”,- улыбнулся Лаферт Су Жуар.- Никакого отношения, Джоки.
– Они, эти существа, не доросли, по вашему мнению, до восприятия истины христианства? - Спрашивая таким образом, я как бы открывал свой сокровенный замысел, но хотя Лаферт Су Жуар был известен мне как далекий от истинной веры человек, в его порядочности я был полностью уверен. Кроме того, этот первый разговор был исключительно важен для дальнейшего.
– Не доросли? - серьезно переспросил меня Лаферт Су Жуар.Скорее переросли. Если есть где-нибудь на свете сто тысяч существ, которые относятся друг к другу как братья, то они здесь, мосье Кальери, здесь, и больше нигде!
Лаферт Су Жуар поднес к губам блестящий предмет, который я раньше принял за зажигалку, и издал резкий свист. И то, что последовало за этим, принадлежит к моим самым незабываемым переживаниям.
При первом же звуке темная полоса, которую я посчитал скоплением плавучих водорослей, пришла в странное оживление: в трех или четырех местах я увидел всплески каких-то быстрых тел, и вслед за тем полоса исчезла. А секунд через десять буквально по всей дуге песчаного пляжа прямо из-под воды вышли они…
Достаточно было увидеть их лица, освещенные радостью бытия, всмотреться в их круглые доверчивые глаза, увидеть их ослепительную белозубую улыбку, чтобы отбросить всякие сомнения. Конечно, пальцы на их руках были слишком длинны, а под их могучими грудными мышцами скрывались, как ты теперь знаем, бесчисленные аномалии, отличавшие их от человеческого рода, но какое это имело отношение к моей предстоящей задаче?! Я должен был это учитывать, но и только! Передо мной были люди, ибо никакой новый орган, никакое анатомическое или физиологическое отличие не могут препятствовать познанию истины…
И недостойная солдата Иисуса тщеславная гордость обуяла мою душу.
Мне, волей господа нашего, выпала высокая честь обратить помыслы этого нового мира на праведный путь! А новый мир смеялся и хлопал в ладоши, радостно рассматривая меня и все ближе и ближе подбираясь ко мне и Лаферту Су Жуару, пока мы не оказались в кольце.
Не повышая голоса, но почему-то стараясь говорить дискантом, мой друг отдал приказание на чистейшем английском языке:
– Кафедру, ребята! Кафедру!
Через минуту откуда-то из зарослей появилась деревянная лакированная кафедра. Лаферт поднялся на
