старинной гравюре: четкие контуры памятника с белыми шапочками снега, штрихи черных ветвей, решеток, и за всем - уносящееся в небо здание театра.
Располагаюсь за пятым или шестым столом. Стопку чистых бланков, оставленных, вероятно, моим предшественником, отодвигаю за лампу и знакомлюсь с соседом, которого сейчас нет рядом. Английский журнал раскрыт на биологической статье.
Так, коллега. Страница общей тетради до середины исписана круглым красивым почерком. Поверх аккуратной стопки журналов и книг - англо-русский словарь. Так, скорее всего мой сосед - молодая женщина. Аспирантка? Как всякий увлекающийся детективными книжками и кино, я балуюсь дедукцией.
Чаще библиотечные дни я провожу на пляжах приморского парка Победы, когда идут грибы - за городом, но позаниматься в публичной библиотеке тоже люблю, особенно если поджимают отчеты. Лучше, чем здесь, нигде не работается. Мне, по крайней мере. Может быть, потому, что здесь время от времени можнс поглазеть на людей, в окна…
Я начинаю читать, и вдруг меня будто подталкивают. Поднимаю голову и вижу идущую меж столами стройную женщину.
Она сразу кажется мне удивительно привлекательной, хотя и разглядеть-то ее как следует не успеваю. Но это уже все.
Наверное, это и есть - с первого взгляда… Мне хочется, чтобы она оказалась моей соседкой. И женщина останавливается у другого конца стола, растерянно говорит именно таким, как я и хотел бы, голосом: - А тут… занято…
– Чистые бланки?… Простите, но так не занимают. Впрочем, если придут, я охотно уступлю…- Нет, черт.побери, совсем неохотно!
Не пришли. И весь день мы читали рядом, вместе спускались в столовую, распределяли между собой очереди в кассу, к раздаче, в буфет, а перед уходом я попросил ее, ежедневно занимавшуюся здесь, занять мне место завтра, так как я приду часов в пять (библиотечный-то день у меня один в неделю!).
И пошли безобидные, но такие приятные встречи в Публичке.
А потом, в один из моих библиотечных дней, совсем уже летний, я предложил ей махнуть на залив. И она согласилась.
Ах, какие воспоминания! Только в этой боли и осталась моя радость. В чем же еще? Я мог позавидовать даже узнику, заключенному на много лет в камеру без окон, вроде моей. У него была надежда, будущее. Я же - обреченный, и смерть не казалась мне теперь страшной, потому что жизнь здесь представлялась страшнее.
Да, иного выхода для себя я не видел. Но вот смогу ли?
Боже мой, нельзя, невозможно ведь жить только воспоминаниями! Молодому нормальному человеку, полному сил и желаний, это решительно невозможно! Унизительно и невозможно.
Мой больной мозг искал теперь только с п о с о б. Я был уже вполне готов к неизбежному, как вдруг…
…Пред мои ошалелые очи снова предстал ответственный по контактам во всем великолепии своего сверкающего черепа и колышущегося живота.
– Обрадую вас. Вы не единственный землянин у нас в гостях.- Сногсшибательный удар. Взрыв. Вселенский катаклизм…
– Четверо ваших сопланетников прибыли на межгалактическом корабле. Вот такие новости.- Он улыбался своей ничего не выражающей улыбкой, которая призвана была лишь засвидетельствовать доброжелательность.- По земным меркам они, конечно, старше вас на миллионы лет, но в остальном очень похожи…
Земляне! Здесь! Вот он, тот фантастический выход, который я тщетно искал. В меня возвращалась жизнь!
– Где они?…
– Я сведу вас с ними. Разрешите присесть?
– …Необходимость взаимопонимания разнопланетных цивилизаций несомненна…- значительно и занудно ответственный по контактам тянул волынку уже минут пятнадцать. Чего он хочет от меня? Сейчас я готов согласиться на все.
– У нас ни от кого нет секретов, но мы тоже хотели бы понимания наших проблем…
Их сучьи проблемы мне известны.
– Вы наш давнишний гость…
– Земляне высокорослы?
– Весьма. Так вот, вы наш давнишний гость…
Черт с вами, тупые технари, дайте мне скорее свидание! Дайте глотнуть воздуха человеческого общения, я задыхаюсь без него!
Встреча оказалась странной. Я летел на нее, ног не чуя, а тут… Несколько лет назад, по земному счету, естественно, встретил я в театре старинного друга, еще детсадовского. До четвертого класса мы учились в одной школе, а потом его семья переехала в другой район. Мы не виделись больше двадцати лет.
Но все равно в памяти он остался дорогим прошлым. Не было, наверное, в Ленинграде двух других мальчишек, которые так увлекались бы солдатиками. У нас с ним было целое жестянооловянное государство. Мы вырезали и отливали человечков, животных, деревья, которых, по нашим представлениям, недоставало в наборах, не хватало нашему игрушечному мирку. И еще: в третьем классе в наших играх часто принимала участие одна девочка, в которую мы оба были тайно влюблены. Вот такая связь, такая память. И в театре, увидев его, я оставил жену и ринулся вслед за ним, боясь потерять в толпе. Я его сразу узнал! И он узнал меня, но неожиданно холодно ответил на мое пылкое “Вот так встреча!” - “Здравствуй”. И я, виновато перекрывая клапаны своей радости, уныло произнес обычное: “Как живешь, старина?” “Нормально”.
“И выглядишь молодцом. Ну, будь!…” Рушился прекрасный жестяно-оловянный детский мирок, такой милый мне, и я старался уберечь хоть что-нибудь…
Земляне были рослыми, все, наверное, за метр восемьдесят, красивыми и чем-то неуловимо, но очень похожими друг на друга, хотя двое были темнокожими. Все четверо держались корректно, от них за версту несло одинаковой невозмутимой замкнутостью. Специальная подготовка, или для дальних перелетов отбирали скандинавов по темпераменту?… О ком я берусь судить? Они ведь люди очень, очень далекого будущего! Собственно, теперь - тоже далекого прошлого.
Как ни старался понять и оправдать их, я все же был обескуражен холодностью нашей встречи. Их даже не удивило мое присутствие тут! Их реакция на меня была, на мой взгляд, возмутительнее, чем экспериментатора Ло! Однако одна мысль - я среди землян, пусть и не таких, каких хотел бы сейчас встретить,- делала меня счастливым.
Они были обходительны, любезны, сразу предложили поселиться на корабле, что я принял с восторгом, но говорить мне с ними, как оказалось, не о чем. Я ощутил себя таким же далеким от них, как от человечков. Что ж, это закономерно, утешал я себя, между нами миллионы лет неизвестной мне жизни! Но они видели те же восходы и закаты, знали прелесть утренних влажных перелесков, прохладу тихих рек. Мы поймем друг друга. Наши органы чувств, хоть и с громадной разницей во времени, воспринимали один и тот же прекрасный мир.
Они называли друг друга не по именам, а номерами - Первый, Второй… Наверное, на таком корабле, где каждый несет службу на своем посту, так удобнее. Первый, командир, стал показывать мне корабль. Это была сложная, слишком сложная для моего слабого в технике ума машина пространства-времени. Я и не старался постичь ее, что-то запомнить. Я больше искал на борту следы Земли, весточки с нее, но, к сожалению, так и не нашел. Даже в жилых помещениях все было по-солдатски однотипно и строго. Ни единой фотографии, ни камешка, ни какой-нибудь коряжки.
Я расспрашивал командира о Земле и земных делах. Отвечал он скупо, повторяя:
– Все, как понимаете, очень изменилось.
Признался ему, что сильно огорчен тем, что никогда не смогу вернуться на свою Землю, планету своего времени, на которой осталась моя душа. Он странно глянул на меня, быстро, так смотрят на человека, подавшего неожиданную идею.
