услышал ошеломляющие в своей простоте и страшные по смыслу слова, сказанные матерью спокойным и жутким голосом:
– Убей его.
Она стояла рядом и завороженно смотрела на сжатые кулаки сына, готовые к решительным действиям. Алексей даже испугался.
– Что за страшные слова, мама?
– Этот человек страшный. Я ненавижу и боюсь его.
– Расскажи мне, кто он?
– Ничего не знаю, сынок. Он убил твоего отца…- Мать замолчала, отвернулась от сына, бормоча: - Потом, все потом… Уйдем отсюда, он все слышит, он все видит. Черный, страшный человек, уйдем…
Она схватила Алексея за рукав и с неожиданной для нее силой потащила его от двери.
– Ты же сказала, он ничего не видит и не слышит. Он же глухой, слепой, как же… можно…
– Замолчи! - вдруг истерично закричала мать.- Он ничего не хочет видеть. Убей гада ползучего! - Рыдания прервали эту безумную речь.
– Мамочка, ты же благоразумная, образованная. Пойдем в комнату отца. Я там буду жить. И успокойся. И никого убивать не надо. Завтра разберемся.
– Не надо разбираться. Умоляю тебя, убей, и все… Я боюсь за тебя. Нет. Пусть живет, пусть приходит ночью и уходит утром. Пусть ты ничего не будешь знать о нем. Мне так спокойнее. Пойдем, ты прав, я потеряла разум…
Вот так закончился его первый день дома. Необычный тревожный день. Он почувствовал, как его приход взламывал уже сложившуюся чужую, незнакомую, непонятную систему жизни.
Старая продавленная раскладушка жалобно стонала под ним, как покорно издыхающее животное. Алексей не мог заснуть. Радость возвращения в родной дом сменилась горечью жалости, обиды и мрачной тайны. И еще он чувствовал враждебность кабинета, где он лежал. Отсюда всего месяц назад ушел его признанный хозяин. Вещи, мебель, человек привыкли друг к другу. И хоть Алексей был плоть от плоти, родная кровь, все равно он чувствовал себя чужаком, который не знает, где что лежит, когда здесь царило веселье и по какому поводу, когда бурлила работа и какая. Он не мог ощутить ритма жизни этой комнаты. Но он предугадал разорение этого мирка. Кто-то чужой уже здесь был и разрушил порядок. Оттого его боялись.
Вдруг он тоже пришел убивать память о человеке, о его работе, о его жизни?
Алексей закрыл глаза, чтобы не мешали его беседе с кабинетом отца. Но быстро открыл веки - ему показалось, что кто-то пристально его разглядывает. Ничего вокруг не изменилось.
Мрачноватой глыбой нависал огромный двухтумбовый стол.
Он закрывал почти все пространство и выглядел предводителем наступающих сил. На нем стояла фотография отца, перевязанная траурной лентой, несколько книг и перекидной календарь, застывший месяц назад на дате смерти хозяина и свято хранивший память о нем. Но всего этого Алексей сейчас не видел, все скрылось от него в темноте ночи.
“Кто же меня разглядывал?” - подумал Алексей, и, будто ожидая его вопроса, за окном что-то бесшумно передвинулось, дунуло, освобожденная от туч выпуклая полная луна повисла над крышей соседнего дома, освещая и стол, и книги, и фотографию, и Алексея холодным брезгливым взглядом.
“Неужели она заодно с этим столом, с этими стенами, которые наблюдают за мной?” - подумал Алексей.
– Нервы,- сказал он. Встал, не обращая внимания на болезненные скрипы раскладушки, и зажег настольную лампу, вытеснившую из комнаты тусклый недобрый свет луны.
– Нервы…- Алексей крепко, с остервенением растер ладонями лицо.
“Что произошло с отцом в мое отсутствие? Чем он занимался? Он всегда был правильным, педантичным человеком. Зачем он поселил в моей комнате это чудовище? Только ли обида? Нет, ответ рядом. Может, он хотел оставить мне на “воспитание” этого человека? Но какой я воспитатель? А может… Может, здесь где-то он оставил мне дело, которым занимался?” Алексей встал.
“А мама? Она, судя по всему, была против. Она боится и всегда боялась всех дел отца. Как же я забыл! Ведь она его ревновала. Может, здесь кроется ее неприязнь? Она высказывала ему по ночам свои обиды. Она уже несколько лет не была в кино, в театре. Они никогда не ходили в гости или просто погулять по улицам. А он работал, всегда находил что-то, что его захватывало. Ходил в домашних тапочках, в небрежно застегнутой рубахе. Вечно с папиросой в руках, из которой сыплется пепел куда попало. На стол, на его деловые бумаги, черновики”. Алексей подошел к столу. Стол был идеально, можно сказать, стерильно чистым. Пепельница исчезла. Никаких крошек пепла или табака… Мама убрала все, стерла ненавистные ей следы, которые всегда мешали ей почувствовать себя счастливой.
“Может, она убрала здесь не только пепельницу? Может, она произвела ревизию его дел? Я что-то почувствовал, как только зашел сюда”.
Алексей быстро подошел к столу, выдвинул верхний ящик… Пусто. Второй… стопка чистой бумаги… Третий. В уголке лежала бобина с пленкой. На бобине приклеена полоска бумаги. Алексей поднес бобину к свету настольной лампы и прочитал: “Пластилиновый мир”. Почерк отца, отметил Алексей.
Он поискал глазами аппарат, на котором можно просмотреть пленку. У него было такое предчувствие, что он держит в руках разгадку всего случившегося в этом доме за время его отсутствия. Может, поэтому руки никак не могли справиться с простеньким фильмоскопом, который стоял в углу комнаты, покрытый пылью. Алексей увидел отпечатки пальцев на его пыльной крышке. Кто-то проделывал эту же процедуру заряжения пленки совсем недавно. Ощущение разгадки несколько угасло. Если оставили, значит, ничего интересного… Руки успокоились, зарядили пленку. Алексей погасил свет и включил аппарат. На экране пошли титры. Режиссера, мультипликатора, художника, директора мультфильма. Беззвучно мелькали кадры с пластилиновыми фигурками.
Пленка простучала упрямым концом между зубчатыми валиками и закончила свой бег. На стенке продолжал нервно дрожать кругляк света.
“Вот и все, и никакой разгадки. Старый мультфильм. Неужели мама все здесь просмотрела до меня и убрала что-то…
Самый строгий ревизор - это близкий человек… А может, ничего и не было? Может, отец сам тщательно скрыл свою деятельность? Все, ложусь спать. Назло луне, столу и стенам”.
Алексей повалилсй на раскладушку, уткнулся носом в прохладную простыню, накрыл голову подушкой, чтобы избавить себя от назойливости окружающего мира, чтобы ничего не слышать и не видеть, а просто провалиться в мир, в котором нет никаких препятствий. Ему снилось море, где он купается с другом. Солнце загнало их в мутную теплую воду, высокая волна ударила в нос, в рот и заставила попробовать себя на вкус. И тут он увидел в воде голого утопленника… Мальчика лет двенадцати… Алексей вышел на берег, и его рвало. И больше в своей жизни он в море не заходил, даже нестерпимая жара, сухой сжигающий воздух не могли загнать его в воду. Во сне друг толкал его в воду и говорил: “Иди, вчера здесь утонул мальчик, иди же”.
Алексей резко опустил ноги на пол, сел, открыл глаза.
Перед ним стоял Черный человек. Его очки напоминали все скрывающую черную воду. Худое, застывшее лицо было наклонено к Алексею и ничего не выражало, кроме восковой неподвижности манекена.
“Так вот кто меня толкал искать мертвеца,- заторможенно подумал Алексей,- сейчас я с ним разберусь…” - Он стал искать глазами что-нибудь тяжелое, остановился на настольной лампе и соображал, как бы ее схватить, и вдруг почувствовал, что он один в комнате. Человек исчез или быстро ушел.
Алексей не мог проконтролировать ни своих действий, ни движений незнакомого, напугавшего его человека. В комнате остался только запах от давно немывшегося человеческого тела и скомканный клочок газеты, воняющий протухшей рыбой.
“Что ему надо было в этом кабинете? Неужели он пришел посмотреть на меня? А вдруг убить?! Ах, мама, зачем ты кричала: “Он убил твоего отца!” Алексей оперся на стол, рассеянно посмотрел на книги,
