ноги дергаются — бежать хотят, а голова, хоть и оглушенная, понимает: нельзя. И спесь не велит, и побежишь — скандал на всю Галактику, карьере полный абзац, потому как выставят его отсюда за бесчестное поведение в два счета. Оцепенел господин посланник, обхватил руками ствол миномета, будто придушить его собрался, зажмурился, ждет…
Недолго ему пришлось ждать. Мне в бинокль показалось, что министр без портфеля, прежде чем опустить мину в ствол, усмехнулся по-доброму, как взрослый перед малышом… А впрочем, не уверен, может, это мне показалось и не усмехался он вовсе… В мойто адрес потом никто никогда не усмехался, слово даю.
У меня душа упала: конец Веберу! Если первой или второй миной его не накроет, то уж третьей наверняка… Плохо же я о местных думал! Вдруг шмяк! — господин посланник с ног долой и пятки врозь. Без всякого взрыва. Только отскочило что-то от головы Вебера, как резиновый мяч. Я даже окуляры протер: что за притча?
Гости аплодируют, министр без портфеля раскланивается, его секундант от смеха за живот держится. Я что есть ног бегу к Веберу и вижу: жив. На черепе круглый след от удара, но ничего фатального, максимум легкое сотрясение. Чем же это его?…
Поискал вокруг в траве, и тут меня самого дурацкий смех разобрал. Вот она мина, на вид как настоящая — но РЕЗИНОВАЯ! Видно, в местных традициях так шутить над напыщенными индюками с иных планет. Редкое удовольствие. Над своими-то таким манером не пошутишь: где дуэли в порядке вещей, там и дуэлянты что надо. Подумать только: первой же миной — и сразу по луковке!
Кое-как привел я господина посланника в чувство. Потом не выдержал и назло Веберу подошел к министру без портфеля и поздравил его с удачным выстрелом. У дипломатов это называется хорошей миной при плохой игре. Пожали мы друг другу руки и постановили об инциденте не вспоминать, чтобы, значит, на мире и добрососедстве дуэль никак не отразилась.
Что тут скажешь? Если бы туземцы людей ели, я бы возразил, ей-ей, а если дуэли на высоком государственном уровне входят у них в число национальных традиций, пусть возражает кто другой. Хотя бы Людвиг-Люций. Пари держу, та дуэль ему очень не понравилась. А еще больше ему не понравилось, что местные, после того как он получил резинкой по тыкве, перестали держать его за серьезного человека. Во всяком случае, сажать меня снова в тюрьму они отказались наотрез, хоть он и требовал…
Короче говоря, через неделю сбежал господин посланник на первом попутном судне и на карьеру свою плюнул. Да какая может быть карьера, если премьер-министр при каждой встрече первым делом интересуется, как там его шишка, зажила ли? И в глазах у премьера веселые искорки бегают. Полное дипломатическое фиаско, сами понимаете.
А может, впоследствии и выкрутился Людвиг-Люций, как знать. Может, и карьеру спас. Не всякая субстанция в воде тонет.
Не знаю, ребята, как вам в той ситуации, а мне как-то вдруг за метрополию стало обидно. Уже на следующий день после дуэли двигаю на прием к тому самому министру без портфеля и с места в карьер: готов, мол, принять вызов за свое начальство. У вас, мол, в запасе еще две мины, так не пропадать же им. Только если они опять будут резиновыми, так и знайте: за вторичное покушение на честь Земли и землян я нанесу вам, господин министр, оскорбление действием!
Он даже крякнул от удовольствия, заверил, ччто мины будут настоящие и щедрой рукой ликвидировал нашу разницу в боекомплекте. Понятно, при навыке моего противника мне все равно ничего не светило, и вот этот шрам — с того случая… Но землян местные худо-бедно начали уважать! Сначала они вообще собирались порвать с нами отношения как с недостойными и выпроводить Людвига-Люция на все четыре стороны…
А как он сбежал, то как-то само собой получилось, что с вопросами стали обращаться ко мне. Нас-то, землян, в ту пору всего двое здесь было: я да Банан на сателлите. Потом из метрополии — хлоп — личный посланник президента с поручением разобраться, принять меры по своему усмотрению и доложить.
Он и принял меры. У меня к тому времени в активе уже три дуэли было и рейтинг мой возрос неимоверно. Поохал посланник, повздыхал, но как ни крути, а общий язык с аборигенами никто лучше меня не найдет. Потом, ясное дело, прислали одного специалиста, чтобы подучил меня дипломатическому политесу, и другого, чтобы раскумекал мне, какие есть интересы Земли в этом секторе, — а только больше не они меня, а я их учил местной специфике, особенно первого.
Темный народ, неразвитый.
Что?… А вы думали, с кем разговариваете? Ох, парни, у меня от вас швы разойдутся… Ну да, я и есть посланник Земли на этой планете, а скоро стану чрезвычайным и полномочным послом, это уже решено. Банан с тех пор один летает, встретите его — передавайте привет… Не верите? Ну и не надо, я не настаиваю, а только вот какое дело, ребята: через час у меня дуэль с министром юстиции, он на меня вчера косо посмотрел… Думаете, я тут от нечего делать лясы точу под стоеросовку? Мне секундант нужен, а лучше два и хорошо бы земляне. Если опоздаете на корабль, то я вашему капитану записку напишу, он вам еще благодарность объявит… Ну как, согласны?
Сергей Синякин
МАРКИ НАШЕЙ СУДЬБЫ
Et puis on en rit cela toujours plaisir.[1]
Давно известно, что любое собирательство подобно сумасшествию и нередко кончается трагически для коллекционера или окружающих его людей. Коллекционер иностранной валюты Ян Рокотов за свое невинное увлечение поплатился жизнью, плохо кончил величайший коллекционер прошлого Гобсек, строителями каналов и многочисленных сибирских городов стали собиратели политических анекдотов (говорят, что, с одной стороны, их строили те, кто анекдоты рассказывал, а с другой — те, кто их слушал). История, которую я намерен рассказать, тоже была частью коллекции, долгое время хранившейся в стальных сейфах организации, которая долгое время внимательно наблюдала за коллекционерами всех мастей и рангов, а значит, за всеми нами.
Началась эта история в приснопамятном тысяча девятьсот двенадцатом году, когда небезызвестный предводитель Старгородского дворянства, моветон и бонвиван Ипполит Матвеевич Воробьянинов, владевший лучшей в России коллекцией земских марок, завел оживленную переписку с известным английским филателистом Энфильдом и к сожалению своему убедился в превосходстве коллекции заморского филателиста, которая была куда полнее, нежели коллекция россиянина.
Неугомонный Ипполит Матвеевич огорчался недолго.
Чтобы утереть нос англичанину, Воробьянинов подбил председателя земской управы на выпуск новых марок Старгородского губернского земства. Смешливый старик, посвященный в соперничество предводителя, быстро согласился, и новые марки зеленого и розового цвета с изображением фельдмаршала Кутузова, выпущенные тиражом в два экземпляра, были включены в каталог за 1912 год. Клише Ипполит Матвеевич собственноручно разбил молотком, став, таким образом, собственником двух марок, по своей редкости не уступающих знаменитому «Голубому Маврикию». Через несколько месяцев предводитель дворянства получил от Энфильда письмо, в котором англичанин учтиво просил русского собрата уступить ему одну из редчайших марок по цене, которую будет угодно назначить мистеру Воробъянинову.
Предводитель, заливаясь радостным смехом, сел за ответное письмо, в котором написал большими латинскими буквами: «NAKOSIJ WYKUSI!», на чем деловая связь двух филателистов прекратилась навеки, а страсть Ипполита Матвеевича к собирательству знаков почтовой оплаты значительно ослабла, а позже и вовсе сошла на нет.
Альбомы с марками долгое время пылились в секретере, пока не заняли своего места на чердаке среди копящегося там хлама.
Сам Воробьянинов к тому времени увлекся женой нового окружного прокурора Еленой Станиславовной
