новозеландцев с близлежащего Скотт-Бэйза, запасы провизии на всю нашу ораву, а главное - еще один купол, надувной и колоссальных размеров. Для чего они держали его на Мак-Мёрдо, так и осталось для меня загадкой. Может, собирались оборудовать кегельбан. Так или иначе, к моменту нашего прилета купол был уже наполовину надут и здорово нам пригодился - и как зал заседаний, и как общежитие. Я и раньше знал, что Амундсен-Скотт - станция немаленькая, может при случае принять сотню гостей… ну вот и приняла. Хозяевам почти не пришлось тесниться.
Как я мечтал когда-то побывать на южной маковке планеты! На Востоке зимовал один раз, а слетать на Амундсен-Скотт - не вышло.
Вот она, вожделенная станция, а полюса нет, хоть тресни.
Само собой разумеется, я все равно осмотрел и сфотографировал местные достопримечательности. Тут у них точнехонько на полюсе стоял на подставке металлический шар, полированный и посеребренный, и полярники то и дело таскали его с места на место, потому что географический полюс планеты не пригвожден к одной точке, а выписывает хитрые кривые, называемые нутациями. Если хочешь совершить «кругосветку» - подстрахуйся и не пожалей лишней минуты на то, чтобы обойти шар по кругу радиусом в несколько десятков шагов. Можно прокатиться и на тракторе. А еще гости станции любят фотографировать свои безбожно искаженные физиономии, отраженные шаром. Конечно, сделал это и я, хотя шар теперь стоял не на полюсе, а на пересечении экватора с линией перемены дат. Все равно - достопримечательность.
За исключением шара и купола, здесь в общем-то почти так же, как и везде. Несколько домиков. Взлетно-посадочная полоса. Высоченные антенны. Буровая вышка. Магнитный павильон - внизу, в толще льда, как у нас на Востоке. Совсем глубоко под поверхностью - датчики нейтринного телескопа, а наверху торчит купол над телескопом оптическим. Зашел к коллегам аэрологам - ничего, работать можно, хотя у нас в Новорусской удобнее. Зато по части чисто бытового комфорта американцы дадут сто очков вперед любой нации, а нам в первую голову. У нас в той же кубатуре с комфортом разместилась бы не сотня душ, как у них, а вчетверо больше.
Само собой, в том случае, если бы это кому-нибудь понадобилось - ААНИИ, Росгидромету или кому угодно, кто готов платить за работу и требовать результатов. Только это уже в прошедшем времени…
Ерепеев нашел знакомых из Мак-Мёрдо и Бодуэна, Шеклтон встретил соплеменных австралийцев, чуть не задушивших его в объятиях, а я оказался как бы не у дел. Впрочем, ненадолго: как только братья- полярники узнали, что я и есть тот самый Ломаев, чья фамилия стояла первой под манифестом о независимости, всяк норовил хлопнуть меня по плечу. С отбитым плечом я удрал помогать американцам разгружать «Геркулес».
Рычал и вонял компрессор, заканчивая надувать купол. Человек десять дружно качали «лягушки», наполняя надувные матрасы - наши будущие кровати и «кресла для делегатов». Юлил по льду маленький японец, согнувшийся под огромной кипой одеял. Те, кто поздоровее, выкатывали из «Геркулеса» бочки с соляркой. Хохот, шутки.
Главное, все они уже считали себя антарктами. Ну, большинство. При этом никто из них не знал, что это за зверь такой - антаркт, чем он отличается от остальных двуногих, как он должен себя вести и чего от него можно ожидать, а чего нельзя.
Я, кстати, тоже.
Может быть, по этой причине веселье было несколько жеребячьим.
Мы-то ладно, нас с Ерепеевым можно понять: отщепенцы и изменники Родины. Допустим, чисто формально, но все равно изменники, нам назад ходу нет. Ну, а остальные? Поляки, скажем. Или китайцы. Англичане, австралийцы, японцы, новозеландцы, украинцы - как их понять? А главное - как понять американцев? Они же все жуткие патриоты, и их стране дележ Антарктиды как раз на руку!
Это потом я в патриотизме и его движущих силах стал разбираться чуть лучше, а пока - недоумевал. Вспомнить бы мне сразу Шеклтоново «факин политик - гоу хоум»!
Нет в Антарктиде политиков, вот в чем дело. Ученые есть, работяги есть, попадаются и администраторы, иные даже в погонах, а политиков - ни одной особи. Нечего им тут делать. Для тех, чей питательный субстрат - народные массы, Антарктида - голод и смерть. А у ученых свои интересы.
Хотя комфортной жизни Антарктида и теперь никому не обещала. Правда, тут еще надо разобраться, что для кого комфорт, а что нет. Для адмирала ВМС, начальствующего над американской антарктической экспедицией, комфорт неразрывно связан с дисциплиной и подчинением его приказам, ну а для рядового исследователя немного не так…
Не сомневаюсь, что на американцев давили. Поначалу, наверное, мягко, затем все круче и круче, перейдя от рекомендаций к недвусмысленным приказам. Но покажите-ка мне ученого - настоящего ученого, - который откажется от дела всей своей жизни по окрику сверху? Нет таких. Если патриотизм американского обывателя держится главным образом на великолепной работе СМИ, то патриотизм интеллектуала, которому не так-то просто запудрить мозги, завязан у них на ПРЕДОСТАВЛЕНИЕ ВОЗМОЖНОСТЕЙ. Отними у ученого право заниматься чем ему хочется - и он, надувшись, как дитя, ударится во фрондерство, диссидентство, внутреннюю или внешнюю эмиграцию и черт знает во что еще. Может, даже в политику, если чересчур наивен.
А у нас не так, что ли? Гамов, Капица, Тимофеев-Ресовский…
А Ипатьев? А Сахаров?
О том, что закон этот универсален и с незначительными поправками годится для любой страны, я догадался позже. Национальный менталитет - тьфу! То есть он, безусловно, существует - как явление второго порядка значимости. В критические моменты его можно вообще не учитывать. В общем-то человек всюду скроен одинаково: когда его берут за хрип, он начинает брыкаться. Это рефлекс. Я должен был понять сразу: мои коллеги чувствуют то же, что и я!
Пока же меня сильнее всего беспокоили американцы, затем англичане, привыкшие смотреть американцам в рот, а после них китайцы и японцы. Именно в такой последовательности.
Тот самый маленький японец, едва не погибший под грудой одеял, успокоил меня первым - пояснил на ломаном английском, что из Страны восходящего солнца на станцию Сева пока что не было спущено ни одного конкретного указания. Попавшийся на глаза китаец сделал вид, будто не понял моего английского. А впрочем, может, и на самом деле не понял - как я ни подгонял свое произношение к оксфордским стандартам, оно как было тверским, так тверским и осталось. Овладеть же гуанчжоуским прононсом мне было как-то недосуг.
– Оу, Ломаефф!!! Гуд дэй! Кам хиа!
Гляжу - из тамбура надувного купола машет мне рукой не кто-нибудь, а сам Брюс Морган Тейлор, гроза и начальник Мак-Мёрдо. Три года назад я у них гостил по обмену, тогда Брюс еще не был начальником станции, а руководил научниками. Старый знакомый. Перед расставанием все-таки выцыганил у меня каэшку, треух и унты, а я потом кланялся завхозу, проклиная свою доброту. Этих иностранцев учи-учи, а они все равно не понимают прелести натурального меха, так в синтетике и мерзнут.
Не все, конечно. При случае некоторым удается склонить наших полярников на невыгодный натурообмен. Носил я американские ботинки на меху, знаю! Обуй в них лошадь - у нее копыта отмерзнут и отвалятся за милую душу.
Теперь, понятно, в Антарктиде морозы не те, но Тейлор все равно прилетел в моих старых унтах. Сберег полезную вещь.
– Брюс!
Хлопнули по рукам. Гляжу - он делом занят: мастерит из швабры председательский молоток. Лично устроил швабре радикальную ампутацию, никому не доверил. Мог бы взять любую железяку, хоть ледоруб, и колотить в свое удовольствие по сковородке - ан нет. Не тот уровень, не та марка. Всеантарктический Конгресс как-никак! Ответственность перед потомками и мировым сообществом!
Доска, по которой стучать, уже тут - принесена с камбуза, и капустный лист к ней прилип. Ладно, сойдет и такая. Зато с ножовкой Тейлор обращаться не мастак. Казалось бы, три прямых распила - и готова вполне достойная киянка. А у него…
– О! - говорю с восхищением. - Это культовый предмет для отпугивания злых духов?
– Это молоток.
– В геометрии Лобачевского, вероятно. Могу я попробовать?
