кофе, ты, краем глаза глядя на его экран, тоже кого-то упустил. Тут главное — не выйти за пределы допустимых девиаций. Четыре-пять отклонений — это вроде как норма, неизбежные сбои, запланированные потери, они начальством не учитываются. А вот если больше десятка — тогда и с работы запросто вылететь можно. Бывали такие случаи, к сожалению…
Ну, кофе как кофе: полминуты, минута — и ты уже на месте, у экрана. А если по нужде отлучиться требуется? Туалет тоже в холле, только на другой его стороне — но тут за минуту, как ни старайся, не управиться… особенно мне… Сейчас… Тут единственный выход — провести коррекцию курса всех пятидесяти… и надеяться на лучшее. И на того же соседа справа или слева.
Бежишь в туалет, делаешь свое дело — и мигом назад, полагаясь на собственное везение. Но редко когда удается вовсе сухим из воды выйти. Плюх в кресло, зырк на экран — и видишь: двое-трое твоих уже обязательно напоролись.
Сто шестнадцатый запил по-черному. Сто тридцать седьмой попал в автокатастрофу — перелом позвоночника, и с футбольной карьерой придется распрощаться навсегда. Сто сорок девятая не избежала- таки ни к чему хорошему не ведущей встречи с две тысячи двенадцатым — из другого сектора. Сто первый в мое отсутствие успел уехать на Кавказ, навстречу собственной смерти…
Трудно следить за людьми. Трудно оберегать и направлять их. Но это моя работа.
Я — диспетчер Высшего Круга. Мы с коллегами, сидящими в этом зале, и с нашими сменщиками, работаем с жителями Земли. А за стенами, справа и слева, бесконечной чередой тянутся другие залы, где такие же диспетчеры Высшего Круга работают с другими обитаемыми мирами этой Вселенной.
Да, это моя работа, и я стараюсь выполнять ее как можно лучше, но как, скажите мне, избежать беды, которая может в любое мгновение случиться с любым из пяти десятков моих подопечных, если только на дорогу до туалета — через холл — уходит у меня сейчас не меньше трех минут?
Потому что я на костылях.
Потому что вчера, возвращаясь домой со своей нелегкой службы, вдруг ни с того ни с сего поскользнулся буквально на ровном месте…
Светлана Прокопчик. Вид на жительство
Хваленый стеклопакет — три листа прозрачной брони по три дюйма толщиной каждый — обрушился на постель лавиной мелких кусочков. Трейси отплевывался и проклинал дурацкую привычку спать с открытым ртом. Хотел заодно припечатать и каприз, заставивший его накануне вечером передвинуть койку от стены к подоконнику, но передумал: по полу, угрожающе грохоча, нарезал круги мыслящий камень.
— О черт! — только и сказал Трейси, отметив взглядом точку приземления камня — на том месте, где вчера стояла кровать, в полу осталась щербина. Проклятый террорист метил спящему человеку в голову. Значит, каприз спас ему жизнь.
Камень тут же подскочил — впрочем, невысоко, без посторонней помощи отметку одного фута не удалось преодолеть даже их чемпиону по подпрыгиваниям, — и покатился к постели. Трейси на всякий случай поджал ноги и зашарил рукой в изголовье, надеясь, что халат никуда не пропал. Неудобно убегать голым. Конечно, все понимают, что главное выжить, но все равно голый человек — ужасно смешное зрелище.
Халат оказался на месте. Трейси быстро закутался, не пытаясь даже попасть в рукава. Камень, убедившись, что источник звука находится на недосягаемой для него высоте, остановился и зашипел. Трейси насторожился. Камень менял цвет, быстро разогреваясь. По спальне пополз запашок горелой синтетической плитки, разрекламированной как негорючей. Надо на производителей в суд подать. Если удастся выбраться из помещения до того, как раскаленный камень взорвется.
Трейси не знал, в какой момент у мыслящих камней от перегрева выключается сознание. Может, они контролируют происходящее до конца, а может, процесс необратим. Знал только, что сейчас террорист превратится в шар острых сколов, сам помрет, но и его накроет. Если камень еще может двигаться, он догонит Трейси, когда тот побежит к двери, и переломает ему кости.
Может или не может?
Камень проплавил пол до бетона. Трейси сорвался с места и в два прыжка, которым позавидовал бы любой мыслящий кенгуру, пересек спальню. Рванул дверь на себя. К счастью — ого, ему сегодня везет уже второй раз! — он не заперся, ложась спать. Выскочив в коридор, налег на створку всем весом, нащупывая ключ в кармане халата. Камень с той стороны осыпал дверь градом ударов, и Трейси почти изнемог, сдерживая натиск террориста. С трудом вставив ключ в замочную скважину, успел провернуть на один оборот, когда исступленная молотьба прекратилась. Сообразив, что это означает, Трейси попятился. И вовремя: в спальне раздался хлопок, и тут же створку, чью прочность научно доказали, пронзили в восемнадцати местах иглоподобные останки мыслящего камня.
— Уфф… — выдохнул Трейси и прислонился к стене.
— Ииии! — взвизгнула над ухом мыслящая лиана, которой он ненароком придавил листочек. Трейси отшатнулся, зная поганую привычку своего телохранителя жалить чесучим ядом. — Ииии!
— Я случайно, извини, — оправдывался человек. — Террорист в спальню ворвался. Окно выбил. Опять мне бракованную броню подсунули, четвертый раз ее вышибают.
— Ииии, — заметила лиана уже спокойней.
По причинам физиологического характера лиана не могла пользоваться стандартным интерпретатором речи. Трейси, однако, научился распознавать тонкие эмоциональные оттенки в едва слышимом естественном писке, который издавало растение. Телохранитель из лианы вышел преотличный, жаль, что защищал только с одной стороны. Но зато надежно защищал. В спальню без разрешения хозяина не мог проникнуть никто. Через дверь, разумеется, не мог.
— Зато я теперь знаю, что мыслящие камни теряют сознание непосредственно перед взрывом, — похвастался Трейси.
— Ишшш, — лиана издала недовольную разновидность писка: как и все растения, она терпеть не могла камни, лишенные возможности ощущать боль. Трейси подозревал, что его телохранитель, вопреки Новой Конституции, по-прежнему считает мыслящие камни низшей расой, не обладающей разумом. И с удовольствием обратил бы их в рабство, заставив трудиться на плотинах, дамбах и в мельницах. Но Трейси никогда не обвинял лиану в расизме. Если честно, он сам недолюбливал камни.
А вот растения любил. И понимал. Признавал, что они способны мыслить, задолго до вступления Земли в Конвенцию мыслящих рас. С телохранителем подружился сразу, и никому не доверял заботу о капризной лиане: сам поливал, подкармливал и передвигал кадку ближе к свету.
— Ну что, порыхлить тебе? — спросил Трейси, чуть успокоившись.
Вынул из специального ящичка особую палочку и осторожно, не задевая воздушные корни, размельчил верхний слой почвы в кадке. Лиана экстатически напевала на мотив государственного гимна.
Оставшиеся до подъема два часа Трейси провел в своей приемной. Выбрал банкеточку почище — хотя все они были порядком измазаны защитными выделениями просителей — и задремал. Проснулся разбитым, болели ребра от неподвижного лежания на жестком, во рту слюна прокисла от невыветриваемых запахов, которыми пропиталось помещение. Но душевное равновесие восстановилось полностью, Трейси даже повеселел. «Мне нужно ополоснуться, — думал он, — позавтракать, и все будет в порядке».
Сбросив халат, плюхнулся на унитаз, насвистывая прилипший к зубам государственный гимн. Свист быстро перешел в испуганное шипение. Трейси поймал себя на мысли, что боится опустить взгляд. Что-то там происходило — непонятное, ужасное… Панически выпучив глаза, Трейси все-таки посмотрел.
— ААААААААААА!
Его снесло с унитаза. Ударившись плечом о душевую кабинку, Трейси упал и забился, суча ногами и пытаясь залезть под ванну.
Из сливного отверстия унитаза мощными неторопливыми толчками выбиралось огромное червеобразное тело с острой головой.
— Простите! — гулко рявкнул механический голос. — Очень не хотел вас напугать. Не волнуйтесь, я
