аккордеоне.
Ветерок налетел вновь. Он подхватил меня и понес в самое сердце толпы. Рука сама собой опустилась в карман, нащупала там несколько круглых металлических монет.
Я купил у клоуна желтый, как солнышко, шарик.
Улыбнулся, долго смотрел на великолепное голубое небо, на шарик, на клоуна, а затем…
В кроне деревьев…
В самой глубине парка…
Высоко…
На огромной сухой ветке… Веревка… Болтался человек…
Я не помню, как вылетел из виртуальной кабины. Наверное, мое лицо выражало такой животный ужас, что все встречные служаки разбегались в стороны. Я помню только, как упал на кровать в своей каюте и разрыдался.
Запись от 452.5, Виктор Кальвин, 4:57 мемокам
Через пять корабельных суток исследовательские боты вернулись. Результат меня не удивил. Похоже, планета сгорела. Целая планета вспыхнула, как спичка, и превратилась в головешку. Никаких свидетельств применения оружия массового уничтожения мы не нашли. По крайней мере — известного нам. Обычный пожар, который никто не захотел потушить. Вот и все…
В отделе информации подняли архивы и сопоставили разрозненные данные других экспедиций с тем, что досталось нам. Забавно, но собственного наименования у планеты не было. В земных каталогах она числилась как Дом Знаков. Мы выяснили, что местные жители по природе своей не воспринимали звуков, общаясь исключительно набором символов. Их письмена напоминали иероглифы средневековых японцев, а для общения друг с другом эволюция сделала им и вовсе шикарный подарок — особые светочувствительные микроэлементы, вырабатываемые железами, расположенными на кончиках пальцев. Судя по всему, они попросту писали пальцами в воздухе.
Узнав об этом, я решил, что бедная Лина зря старалась — тварь ее даже не слышала. Лина же приказала смонтировать в каюте Хола специальный автопереводчик, который мог бы воспринимать его иероглифы и конвертировать их в английскую или русскую речь.
Лина, сколько я ее помню, всегда была упрямой особой. Она трижды получала отказ, прежде чем ее приняли в нашу команду. Сейчас она с подобным упрямством относилась к своим вечерним посиделкам у Хола. Лина как будто приросла к этому пришельцу. Постоянно, за завтраками и ужинами, восторгалась строением его вытянутой черепушки и дурацкими тонкими конечностями, и глаза ее при этом сверкали, как у кошки, увидевшей в полутьме жирную упитанную мышь.
Хол превратился в домашнюю зверушку, любимого питомца. Я слышал, что некоторые члены команды уже делают ставки на его пробуждение, и подумывал о том, чтобы как можно скорее запечатать его труп в специальный контейнер. От греха подальше.
Так или иначе, но мое терпение была на исходе.
Вечером, подслушав очередную сказку о Земле, я ворвался в каюту Хола и начал убеждать Лину, что пришелец мертв.
«Он не понимает тебя. Он не дышит и не шевелится, — цедил я сквозь зубы. Ты помешалась на нем. Ты не хочешь поверить очевидному. Этой деревяшке уже ничего не светит. Он сгорел, испарился, исчез. Мумия, памятник погибшему народу — ничего более».
Я часто и тяжело дышал в дурацкой кислородной маске и ненавидел себя в тот момент. Большие янтарные глаза Лины смотрели на меня испуганно, словно я готов был прикончить Хола прямо сейчас, собственноручно. Я не хотел ее пугать. Я просто сорвался. Отвратительное ощущение.
Лина молчала в ответ.
А потом я понял… нет, скорее почувствовал, что в каюте появился кто-то еще.
Чужое присутствие растеклось вокруг нас пряным холодком.
Пришелец смотрел на меня, слегка наклонив голову. Его глаза были сочно-зелеными, как первая майская трава. В воздухе перед ним тускло мерцал небольшой иероглиф — близнец того, что красовался на зеленоватом лезвии ножа Хола.
А затем бесстрастный голос автопереводчика произнес слово, которое впоследствии мне пришлось запомнить на всю жизнь.
Важадхава.
Запись от 452.6, Виктор Кальвин, 4:57 мемокам
