Если бы не мальчик в его руках, он ударил бы её. Женщина видела это явно, да попросту знала: он ведь и прежде делал это не раз. Кулаками, и словами, и взглядами, и мыслями — и отсутствием всего этого, когда забывал, что она есть на свете. Но стоило ей притвориться, будто на свете её больше нет — и он уже не мог о ней забыть
Потом он кричал
— Проклятие, да ты знаешь, что я пережил из-за тебя? Пятьдесят человек десять дней перерывали всё это проклятое озеро! Двое утонули сами, пытаясь найти твоё тело! Я казнил стражников, выпустивших тебя из замка в тот день! И смотрителя озера тоже! Город неделю постился в знак траура по тебе, а ведь стояла зима!
Он кричал, но ребёнок в его руках задремал, будто не слыша этого крика Женщина смотрела на мальчика и думала, что это правильно. И тот, кого она когда-то так любила, прав Она поступила дурно Она думала лишь о себе. Лишь о том, что не может так жить Но и не жить она не могла. А иначе позволила бы тогда чёрной воде утянуть себя под лёд… и не был ли бы этот выбор правильным?
— Уходи, — сказала она. — Ты нашёл меня, я жива, я дурная женщина и не стою тебя Уходи. Найди себе хорошую жену. И его… забери.
Мужчина встал на колени, и его плечи затряслись. Женщина наклонилась и поцеловала его в темя
— Уходи
— Я был так несправедлив к тебе… я так тебя…
— Пожалуйста Просто уходи
И он ушёл, бережно прижав к себе спящего ребёнка, а она стояла на пороге и смотрела ему вслед.
Он ушёл, а ты стояла на пороге и смотрела ему вслед Он искупил свою вину перед тобой тем, что, пока тебя не нашёл, не мог обрести покоя, а ты искупила свою вину перед ним — тем, что отдала ему свой Вы наконец-то были квиты Но как жаль, что покой у вас — лишь один на двоих.
И я у вас тоже на двоих одна, только ему-то я не нужна Он не знает меня. Он даже и теперь не захотел меня слушать, когда я встретилась ему на дороге
— Ты бросила меня, — сказала я. — Ты всех нас бросила там в воде…
— Я жить хотела, — устало ответила ты. — Просто жить. Без страха, без вины, без боли, без горечи…
— И ты решила всех нас пустить на дно. Уничтожить одним ударом Ты от нас хотела сбежать, а не от него
— Прости меня.
Я смеюсь
— Разве ты жалеешь о сделанном?
— Жалею Когда вас не осталось… всех вас… я не думала, что пустота будет так страшна
— Но у тебя ведь был покой
— Был, — ответила ты и отвернулась
Я подошла к тебе и взяла за руку. И твои пальцы, твои холодные пальцы, цеплявшиеся за лёд, сжались вокруг моей руки.
— Ты останешься? — спросила ты шепотом.
— Конечно, останусь Я так долго искала тебя… искала его, чтобы он меня тебе вернул. И теперь я останусь с тобой Прости.
— Не проси прощения. Коль уж нет ничего другого, пусть будешь хотя бы ты.
Ты улыбнулась и провела ладонью по моим волосам.
— Я помню тебя другой. Твоя кожа… и волосы стали светлыми
— Погоди-ка, дай отмыться — засверкаю! — рассмеялась я, и ты улыбнулась в ответ Ты удивлена Прежде я не позволяла тебе улыбаться Но мы изменились обе, и теперь, возможно, сможем ужиться, раз большего нам не дано.
— Нам будет вместе не так уж плохо, — сказала я мягко, и ты улыбнулась снова.
— Главное, что вместе хорошо будет им, — ответила ты.
И мы смотрели, как по дороге, на глазах зарастающей травой, среди тающих в тумане вётел, уезжает тот, кого ты любила, увозя твой покой — стояли и смотрели, взявшись за руки: ты и я, твоя печаль
Карина Шаинян
Мойра-спорт
Тополевая сережка мохнатой гусеницей скользит по лицу, оставляет пушинку на самом кончике потного носа. Вцепившись в ветви покрепче, Грэг оглушительно чихает, и в этот момент звонит телефон. Грэг скашивает глаза: сквозь ткань нагрудного кармана подмигивает оранжевый огонек официального вызова. Чертыхнувшись, Грэг пристраивается в развилке двух толстых веток и вытаскивает телефон.
— Наши доблестные постовые всегда на посту! Не страшны сержанту штормы, не пугают бури, — весело вопят в трубку, и Грэг снова разражается руганью. — Ну не бухти, не бухти, я по делу звоню. Ну и штормит сегодня! У нас, представляешь…
— Я на дереве сижу, — хмуро перебивает Грэг.
— Ну извини, — хихикает Вик. — Я вот чего… Рита Лонки — твоя однофамилица?
— Сестра.
— Ох ты ж… Девятый случай инфокомы. Пострадавшая — Рита Лонки, доставлена в седьмую. Она у тебя что, тоже…Эй?
— Да, — медленно отвечает Грэг. В зад врезается ветка, и от налипшего на лицо пуха снова свербит в носу. Грэг оглядывает сверху ряд опрятных коттеджей, ровный асфальт улицы, серебристую башню вероятностного генератора, возвышающуюся над центром города. Бетонный куб седьмой городской больницы через дорогу. На аккуратном газончике под тополем стоит старуха в невообразимых розовых шортах и вглядывается в густую листву. Вялые губы шевелятся — «кис-кис-кис, Мусенька», — читает Грэг и, вывернув шею, смотрит наверх.
— Грэг! — квакает в трубке, и он вздрагивает, чуть не выпустив ветку.
— Я как раз напротив седьмой. Сейчас зайду. Спасибо, что позвонил.
— Ничего, может, обойдется, — отвечает Вик. — Ну, штормит! — с неуместным восторгом добавляет он и отключается.
Стерев с лица пух, Грэг лезет дальше — туда, где в ветвях чернеет толстая кошка. «Кис-кис, Мусенька», — слащаво хрипит он и тянет руку. Проклятая кошка шарахается и шипит. Уперевшись спиной в развилку, Грэг резко выбрасывает руку и тут же шипит не хуже Мусеньки — по щеке прошлись острые когти. Кошка орет, извиваясь. Внизу причитает старушка, и Грэг, держа зверюгу за шкирку, торопливо спускается.
— Будьте осторожны сегодня, — отвечает он на сбивчивый поток благодарностей, — слушайте прогноз — сегодня вероятностный фон нестабилен, какие-то неполадки в Кольце, всякое может случиться, — лицо старушки становится испуганным, и Грэг успокаивающе добавляет: — Не волнуйтесь, скоро все починят. Просто хорошенько присматривайте за Мусенькой.
Старушка кивает и хитровато улыбалется, обирая с кошки тополиный пух, и Грэг, замолчав, смотрит, как сухие темные пальцы ловко скручивают невесомые пушинки, и тонкая шелковистая нить подрагивает на незаметном ветру. Задохнувшись, он вдруг видит сотни оттенков травы, и бархат кошачьей шкурки, чувствует, как горят царапины на щеке — Грэг проводит по ним пальцами, кровь горячая и липкая, и мышцы еще не остыли после работы — живые, гибкие мышцы, полные радостной готовности к движению. Он с наслаждением поводит плечами и вдруг вспоминает про сестру — как она лежит на больничной койке неподвижной куклой, и только веки дрожат от суматошных движений закрытых глаз.
Он вдруг обнаруживает, что давно стоит в больничном холле, и от хорошенькой регистраторши волнами исходит молчаливое неодобрение — не уследил, не остановил, а еще брат, старший… Хочется
