миру.
— То есть… он ушел навсегда?
Лоретт хмыкнула.
— Конечно, нет. Что за глупости! — бабушка вскинула голову. Седая прядь легла на открытый лоб. — Молодой человек, что вы собираетесь делать с этой штукой?
Ивен переводит взгляд и видит то, что видит бабушка.
Сначала револьвер.
Затем палец на курке. Ноготь обломан.
Потом человека.
Человек настолько бледен, что кажется прозрачным. Стертым. У него тонкое лицо и незаметные губы. В любой иной ситуации Ивен бы прошла мимо — при всей той неправильности, что есть в человеке. Он выглядит придатком к револьверу. Он выглядит пятном гари. Он выглядит как дефект пленки.
— Кто вы? — говорит Лоретт.
— Возможно, — отвечает Бледный Человек, — я — единственный, кто тебя по-настоящему любит, Лоретт. Моя сладкая. — Ивен передергивает. «Моя сладкая» звучит омерзительно, словно непристойная пародия на старый фильм. — Когда ты умрешь, по всем каналам покажут фильмы с твоим участием. Известные люди скажут хорошие слова — которых ты не услышишь. Но милая моя Лоретт — разве жить вечно — не лучше?
Пауза.
— Звезды должны умирать вовремя, — говорит Бледный Человек. — Тогда они будут жить вечно. Вот твой любимый Бадди Рукерт умер правильно. Я помогу тебе последовать его примеру.
Лоретт улыбается.
— Ты думаешь? — говорит она. Человек вздрагивает. — Ты думаешь — он умер?
В следующее мгновение палата перед глазами Ивен дернулась и поплыла в сторону.
Звук выстрела.
Бледный Человек вскинул глаза, еще не веря. Звенящая тишина. Потом он вдруг разом смялся, будто старый небоскреб со взорванным фундаментом. Повалился на пол.
Ивен обернулась. За ее спиной, сдвинув плечом зеленую ширму, стоял Спейд, держа в руке армейский кольт. Тонкая струйка дыма. Спейд поднял взгляд.
— За твои глаза, детка, — сказал он.
Леонид Каганов
ЧЕРНАЯ КРОВЬ ТРАНСИЛЬВАНИИ
Я пересек площадь и вошел в сувенирную лавку «Old Drakula». Солнце уже уползало за горы, и на деревню спускался туман. В лавке пахло детством — дубленой кожей, древесной стружкой, сушеными листьями, медом, шерстью и еще чем-то таким знакомым, для чего не существовало названия. Под кованым абажуром крутились осы, а за прилавком в плетеном кресле сидела тетушка Агата. Ее голова была обвязана черным траурным платком, и от этого тетушка Агата напоминала то ли ведьму, то ли волшебницу. Сейчас она дремала, но руки ее непрерывно двигались — виток за витком из-под спиц полз шарфик, тоже черный. Я долго смотрел на эти спицы, а затем кашлянул. Она приоткрыла веки:
— Здравствуй, мой мальчик.
Когда-то я обижался, что она продолжает называть меня мальчиком, но когда тебе девятнадцать, это уже не имеет значения.
— Мне нужно купить одну вещь, тетя Агата.
— Ты можешь взять, что тебе нужно, и уйти.
— Я хотел поговорить об этом с отцом Адрианом.
— Отец Адриан ведет службу. А что тебе нужно?
— Мне нужен карандаш.
— Карандаш? — Спицы тетушки Агаты продолжали мерно покачиваться, она совсем не удивилась.
— Да, карандаш.
— Разве ты не знаешь, где у нас карандаши? — Она кивнула на прилавок.
— Но мне нужен карандаш из осины, тетушка Агата.
— Они все из осины.
— Так вы говорите туристам, но я должен быть уверен, что у меня настоящий осиновый карандаш.
— Это имеет значение, мой мальчик?
Я задумался. Действительно, имеет ли это значение? Вообще-то ни малейшего, и, разумеется, я это прекрасно понимал. Но почему-то мне очень хотелось, чтобы этот карандаш действительно был не просто с надписью, а из настоящей трансильванской осины.
— Но я пришел именно за ним, тетушка Агата.
— Точно не скажу, из осины или нет, не я их заказываю, — качнула головой тетушка Агата. — Тебе лучше поговорить об этом с отцом Адрианом.
— Я так и хотел. Но он ведет службу.
— Ты можешь дождаться его здесь или пойти в церковь.
Стало слышно, как гудят осы, равнодушно постукивая жесткими мордами о стекло лампочки. Я подошел к прилавку, достал из коробки один из карандашей с выжженной строчкой «Transilvania: Vampire Death» и понюхал. Пахло горелым деревом, но осина это или нет, я не знал. Честно сказать, я вообще сейчас не помнил, как пахнет осина.
— Возьму этот. — Я поднял карандаш и показал ей. Тетушка Агата кивнула, не поднимая век.
— Ну, я пойду, тетя Агата?
Спицы дернулись и замерли. Тетушка Агата пронзила меня глазами.
— Влад, мальчик мой, я не знаю, что ты задумал, но если ты что-то задумал, поговори об этом с отцом Адрианом.
— Но он ведет службу. Вы не волнуйтесь, тетушка Агата, все будет хорошо.
Я точно знал одно: с отцом Адрианом говорить не хочу и не могу. Я улыбнулся, стараясь, чтобы улыбка вышла искренней. Но, по-моему, она вышла плоской.
Я ждал Петру в ресторанчике Габи напротив замка, а она все не шла. На площади стояли два натовских джипа, а рядом дремала запряженная в телегу лошадь дяди Себастьяна. Справа у ворот отеля детвора продавала яблоки. А сразу за замком начинались зеленые как мох склоны гор и шли вверх, вверх. Погода сегодня стояла ясная, тумана не было, и можно было разглядеть отсюда даже клубы колючей проволоки базы «Кемп Ойлвел» и черные мачты вышек.
Кукурузные лепешки уже были съедены и чай выпит, но, казалось, сытости это не прибавило. Очень хотелось заказать еще порцию, но было жалко денег. В ресторанчике стоял шум — за центральным столом гудела компания туристов, кажется натовцы. Среди них был один рослый военный в форме базы «Кемп Ойлвел», а остальные пожилые и полные — то ли родственники, то ли друзья, приехавшие его проведать. Старый Габи приносил им уже вторую порцию свиных окороков.
— Дракьюла! — закричал пожилой натовец, проворно выскочил из-за стола и встал рядом с Габи, одну ручищу положив ему на плечо, а другой придерживая свою нелепую ковбойскую шляпу. — Дракьюла
