вопросах, как бы внося этим свой страховой взнос в общее дело. Пока существовал тройственный союз восточных держав, Австрия могла выдвигать на первый план свои отношения с русинами; если же этот союз распадался, то на случай войны с Россией разумнее было иметь в распоряжении польское дворянство. Вообще Галиция менее прочно прилажена к австрийской монархии, чем Познань и Западная Пруссия к прусской. Эта австрийская провинция, открытая с востока, искусственно приклеена к Австрии с внешней стороны Карпат; Австрия могла бы прекрасно обойтись без нее, если бы вместо 5 или 6 миллионов поляков и русин могла получить возмещение в пределах Дунайского бассейна. Планы такого рода в форме обмена Галиции на [области] с румынским и юго-славянским населением при восстановлении Польши во главе с каким-либо эрцгерцогом, обсуждались во время Крымской кампании и в 1863 г. лицами, имеющими и не имеющими к этому отношения.
Однако старые прусские провинции не отделены от Познани и Западной Пруссии естественной границей, и отказ от них был бы неосуществим. Поэтому вопрос о будущности Польши является особенно трудно разрешимым из всех предпосылок германо-австрийского военного союза.
III При этих соображениях, угрожающее письмо императора Александра (1879) вынудило меня к твердому решению в целях обороны и сохранения нашей независимости от России. Союз с Австрией пользовался популярностью почти у всех партий.
Сочувствие консерваторов [объяснялось] исторической традицией, которая именно с точки зрения консервативной фракции вряд ли может в настоящее время считаться логически правильной.
Но факт тот, что в Пруссии большинство консерваторов считает сближение с Австрией отвечающим их стремлениям, хотя между правительствами обеих стран временно происходило нечто вроде соревнования в либерализме. Консервативный ореол Австрии превысил для большинства членов этой фракции впечатление от частично уже изжитых, а частично новых поползновений в области либерализма и от склонности при случае сблизиться с западными державами и особенно с Францией.
Еще понятнее были соображения, по которым католики находили полезным союз с этой по преимуществу католической великой державой. Национал-либеральная партия считала союз, скрепленный письменным договором, между новой Германской империей и Австрией тем путем, который приближал к разрешению квадратуры круга 1848 г., причем этому не угрожали затруднения, препятствовавшие унитарной связи не только между Австрией и Пруссией-Германией, но и внутри Австро-венгерской империи в целом [14]. Таким образом, кроме социал-демократической партии, от которой вообще никогда невозможно было получить Одобрение какой бы то ни было правительственной политики, в наших парламентских кругах не было никакого возражения против союза с Австрией и очень много симпатии к нему.
Со времени Римской империи германской нации и Германского союза, традиции международного права также исходили из теории о том, что между Германией в целом и габсбургской монархией существовала государственная правовая связь, теоретически обязывающая эти центрально-европейские территории к взаимопомощи. Тем не менее на практике их политическая общность проявлялась в предыдущей истории довольно редко; Европе и в особенности России можно было с полным правом указать на то, что постоянный союз между Австрией и нынешней Германской империей с точки зрения международного права не представляет собой ничего нового.
Впрочем, для меня вопросы о популярности [этого союза] в Германии и о международном праве стояли на втором плане, их следовало обсудить в качестве подсобных средств для возможного осуществления [союза]. На первом плане стоял вопрос о том, следовало ли немедленно приступить к претворению этой идеи в жизнь и какая степень решительности требуется для того, чтобы преодолеть вероятное противодействие императора Вильгельма, основанное не столько на политических соображениях, сколько на [личных] чувствах. Причины, побуждавшие нас при тогдашнем политическом положении к союзу с Австрией, казались мне столь настоятельными, что я стремился бы к нему даже при сопротивлении нашего общественного мнения.
IV Перед поездкой императора Вильгельма в Александрово (3 сентября) я еще в Гаштейне подготовил свидание с графом Андраши, которое и состоялось 27 и 28 августа.
После того как я изложил ему положение, он сделал из моих слов следующее заключение: «Против франко-русского союза естественным ответным ходом является австро-германский [союз]». Я ответил, что тем самым он сформулировал вопрос, для обсуждения которого я предложил наше свидание.
Мы без труда пришли к предварительному соглашению о чисто оборонительном союзе против русского нападения на одну из сторон; однако мое предложение распространить союз и на случай других нападений, кроме русского, не встретило у графа отклика.
Не без труда получив от его величества полномочия на официальные переговоры, я с этой целью поехал обратно через Вену.
Перед отъездом из Гаштейна я написал 10 сентября следующее письмо Баварскому королю: «Гаштейн, 10 сентября 1879 г.
Ваше величество были прежде столь милостивы выразить мне высочайшее ваше удовлетворение моими стараниями в равной степени сохранить мирные и дружественные отношения Германской империи с обеими соседними великими империями — с Австрией и Россией. В течение последних трех лет эта задача становилась тем труднее, чем сильнее русская политика подпадала под влияние отчасти воинственных, отчасти революционных тенденций панславизма. Уже в 1876 г. нам неоднократно предъявляли из Ливадии требования заявить в обязывающей форме, останется ли Германская империя нейтральной в случае войны между Россией и Австрией. Уклониться от этого заявления не удалось, и русская военная гроза перенеслась пока на Балканы. Успехи русской политики, достигнутые в результате этой войны, достаточно крупные даже и после [Берлинского] конгресса, не охладили, к сожалению, возбужденность русской политики в той степени, как это было бы же лательно для миролюбивой Европы. Стремления России попрежнему остались беспокойными и воинственными; влияние панславистского шовинизма на настроения императора Александра усилилось, и вместе с серьезной, повидимому, немилостью к графу Шувалову, император осудил и его дело — Берлинский конгресс. Руководящим министром, если таковой вообще имеется в настоящее время в России, является военный министр Милютин. По его требованию теперь, после заключения мира, последовали громадные вооружения, хотя России в настоящее время теперь никто не угрожает. Несмотря на финансовые жертвы, коих потребовала война, численность русской армии в мирное время увеличена на 56 тысяч, а численность армии военного времени на западной границе увеличится почти на 400 тысяч человек. Эти вооружения могут быть предназначены исключительно против Австрии или Германии, и расположение войск в царстве Польском соответствует этому назначению. И в технических комиссиях * военный министр откровенно заявил, что России надобно готовиться к войне «с Европой».
Если не подлежит сомнению, что император Александр, не желая войны с Турцией, все же вел ее под давлением влияний панславистов, и если принять во внимание, что с того времени эта партия усилила свое влияние благодаря тому, что стоящая за ней агитация производит теперь на императора более сильное и опасное впечатление, нежели прежде, то можно опасаться, что панславистам удастся точно так же получить подпись императора Александра для дальнейших военных предприятий на Западе. Европейские затруднения, с которыми Россия может встретиться на этом пути, не могут испугать таких министров, как Милютин или Маков, если справедливы опасения консерваторов России, что партия движения (Bewe¬ gungspartei), стараясь втянуть Россию в тяжелые войны, стремится не столько к победе России над заграницей, сколько к перевороту внутри России.
При этих условиях я не могу отделаться от мысли, что в будущем и, быть может, даже в близком будущем, миру угрожает Россия, и притом только Россия. Сведения, которые, по нашим донесениям, Россия за последнее время собирала, чтобы выяснить, найдет ли она, в случае если начнет войну, поддержку во Франции и Италии, дали, конечно, отрицательный результат. Италия признана была бессильной, а Франция заявила, что в настоящее время не хочет войны и в союзе с одной Россией не чувствует себя достаточно сильной для наступательной войны против Германии.
* Которым предстояло выполнить некоторые постановления Берлинского договора от 13 июля 1878 г.
В этом положении Россия предъявила нам в течение последних недель требования, которые сводились к тому, что мы должны окончательно сделать выбор между Россией и Австрией, предписав
