что бы он сделал, в случае военного вмешательства Франции. Его ответ гласил: оборонительная тактика против Австрии, ограничивающаяся линией Эльбы, а тем временем — ведение войны против Франции.
Это мнение еще более укрепило меня в моем решении рекомендовать его величеству заключить мир на основе территориальной целостности Австрии. Я был того мнения, что, в случае французского вмешательства, нам следовало бы либо немедленно заключить с Австрией мир на умеренных условиях, а по возможности — и союз, с тем, чтобы напасть на Францию, либо же полностью парализовать Австрию быстрым наступлением и содействием конфликту в Венгрии, а быть может, также в Богемии[9], а покуда держаться только оборонительно против Франции, а не против Австрии — согласно Мольтке. Я был убежден, что война против Франции, которую Мольтке хотел, по его словам, вести в первую очередь и быстро, была бы не так легка; что хотя у Франций и было бы мало сил для наступления, но при обороне в собственной стране она стала бы вскоре, как показывает исторический опыт, достаточно сильной, чтобы затянуть войну, так что мы, пожалуй, не смогли бы победоносно обороняться на Эльбе против Австрии, если бы нам пришлось вести войну, вторгнувшись на французскую [территорию], имея у себя в тылу враждебные нам Австрию и Южную Германию. Эта перспектива заставила меня напрячь силы ради достижения мира.
Участие Франции в войне имело бы тогда своим последствием немедленное вступление в борьбу на территории Германии, быть может, всего лишь 60000 французских солдат, а быть может, и того меньше. Но этого добавления к наличному составу южногерманской союзной армии было бы достаточно, чтобы установить здесь единое и энергичное руководство, вероятно, под французским верховным командованием. Одна лишь баварская армия ко времени перемирия достигла будто бы 100000 человек; вместе с другими имевшимися в распоряжении германскими войсками [10] — сами по себе это были неплохие, храбрые солдаты, — и вместе с 60 000 французов против нас выступила бы с юго- запада армия в 200 000 человек под единым крепким французским командованием вместо прежнего робкого и разъединенного. Этой армии мы в направлении [от] Берлина не могли противопоставить никаких равноценных военных сил, не ослабляя себя чрезмерно против Вены. Майнц был занят союзными войсками под командой баварского генерала графа Рехберга; раз уже французы вступили бы туда, было бы нелегким делом удалить их оттуда.
Под давлением французского вмешательства и в то время, когда еще нельзя было предвидеть, удастся ли ограничить его сферой дипломатии, я принял решение дать совет королю обратиться с призывом к венгерской нации. Если бы Наполеон вступил, как указано выше, в войну, а позиция России оставалась бы сомнительной, но особенно в том случае, если бы холера усилилась в нашей армии, наше положение могло бы стать настолько тяжелым, что мы были бы вынуждены взяться за любое оружие, которое могло бы предоставить в наше [распоряжение] развязанное национальное движение не только в Германии, но и в Венгрии и Богемии, — лишь бы не потерпеть поражения.
II 12 июля в походной квартире в Чернагоре состоялся военный совет, или, как предпочитают называть его военные, доклад генералов, — я сохраняю для краткости и общедоступности первое название, употребленное также и Рооном*, хотя фельдмаршал Мольтке и заметил в статье, переданной им 9 марта 1881 г. профессору Трейчке, что в обеих войнах военный совет никогда не созывался.
На эти совещания, происходившие под председательством короля сначала регулярно, а затем с более или менее продолжительными промежутками, — меня в 1866 г. приглашали, когда я бывал в пределах досягаемости. В тот день обсуждалось направление дальнейшего наступления на Вену; я несколько запоздал, и король разъяснил мне, что речь идет * В письме к своей супруге от 7 февраля 1871 г. (Denkwurdigkeiten, III4, 297).
о том, чтобы овладеть укреплениями флоридсдорфской линии [11] и таким путем подойти к Вене, и что ввиду характера этих сооружений необходимо подвезти тяжелые орудия из Магдебурга *, а это потребует двух недель. После того как будет пробита брешь, надлежало взять укрепления штурмом, причем ожидаемые потери оценивались предположительно в 2 тысячи человек.
Король затребовал мое мнение по этому вопросу.
Первым моим впечатлением было, что мы не можем терять двух недель, без того чтобы не приблизить еще в большей степени опасность французского вмешательства **. Я высказал мои опасения и заявил: «Мы не можем потерять две недели в пассивном ожидании без того, чтобы французский арбитр не получил опасного перевеса». Я поставил вопрос, необходимо ли вообще штурмовать флоридсдорфские укрепления, не можем ли мы их обойти. При повороте на 25° влево можно было бы взять направление на Прессбург [12] и перейти в этом месте Дунай с меньшими затруднениями.
В таком случае австрийцы либо приняли бы сражение южнее Дуная в невыгодном для них положении, фронтом на восток, либо заранее отступили бы в Венгрию; тогда Вена могла бы быть взята без боя. Король потребовал карту и высказался в пользу этого предложения; к выполнению было приступле¬ но, как мне казалось, нехотя, но все же оно осуществлялось.
Согласно труду генерального штаба, стр. 522, лишь 19 июля последовал следующий приказ главной квартиры: «Намерение его величества короля — сконцентрировать армию на позициях за Руссбахом… На этих позициях армия должна быть прежде всего в состоянии отбить нападение, которое неприятель в количестве около 150 тысяч человек может предпринять из Флоридсдорфа; затем она должна с тех же позиций либо осуществить разведку и атаковать флоридсдорфские укрепления, либо же, оставив корпус для наблюдения за Веной, выступить, возможно быстрее, в направлении Прессбурга…
Обе армии выдвигают свои авангарды и разведывательные части к Руссбаху, в направлении на Волькерсдорф и Дейч-Ваграм. Одновременно с этим продвижением должна быть сделана попытка овладеть внезапной атакой Прессбур¬ гом и обеспечить там на случай надобности переправу через Дунай».
* В трудах генерального штаба, стр. 484, под 14 июля значится: «В Дрезден было протелеграфировано [распоряжение] полковнику Мертенсу держать наготове 50 направленных туда (следовательно, еще не поступивших) тяжелых орудий, чтобы можно было, не теряя времени, отослать их по железной дороге, как только последует соответствующий приказ.
За Лунденбургом железная дорога была разрушена; генералу фон Гин¬ дерзину было поэтому поручено собрать в названном пункте парк транспортных средств».
** Ситуация напоминала ту, что была в 1870 г. под Парижем.
Для наших дальнейших отношений с Австрией мне было важно по возможности предотвратить оскорбительные для нее воспоминания, насколько это удавалось без ущерба для нашей германской политики. Победоносное вступление прусских войск в неприятельскую столицу, конечно, было бы весьма отрадным воспоминанием для наших военных, но для нашей политики в этом не было надобности: самолюбие Австрии было бы тем самым, как и уступкой нам любого из исконных владений, уязвлено. Не представляя для нас крайней необходимости, это причинило бы излишние затруднения нашим будущим взаимоотношениям. Я уже тогда не сомневался, что завоеванное в этом походе нам придется защищать в дальнейших войнах, как достижения двух первых силезских войн Фридриху Великому пришлось защищать в более жарком огне Семилетней войны [13]. Что французская война последует за австрийской, вытекало из исторической логики даже в том случае, если бы мы могли предоставить императору Наполеону те небольшие компенсации, которые он ожидал от нас за свой нейтралитет [14]. И в отношении России можно было сомневаться, какова будет реакция, если там ясно представят себе, какое усиление заключается для нас в национальном развитии Германии.
Как сложатся дальнейшие войны за сохранение добытого, не поддавалось предвидению, но во всех случаях важно было следующее: будет ли настроение, в каком мы оставим наших противников, непримиримым и окажутся ли раны, которые мы нанесем их самолюбию, неисцелимыми. В этом соображении заключалось для меня политическое основание скорей предотвращать, нежели поощрять триумфальное вступление в Вену на манер Наполеона [15]. В положениях, подобных тому, каким было в то время наше, политически целесообразно не ставить после победы вопроса, что можно выжать из неприятеля, но добиваться лишь того, что составляет политическую необходимость. Недовольство военных кругов моим образом действий я считал проявлением ведомственной военной политики, которой я не мог предоставить решающего влияния на [общую] политику государства и
