Логово Костей

монстра. Тот изогнулся, как оса, и тщетно старался вытащить стрелу.

Боковым зрением Боренсон заметил, что через стену замка прыгают огромные тени — другие молодые особи — рой стремительных тварей.

Ничто не свидетельствовало о том, что кто-то защищает ворота. Все находились во внутреннем дворе.

Пламя ревело с южной стороны от Боренсона. Масло и дерево на бастионе создали стену пламени в сорок футов высотой. Жар был таким сильным, что Боренсон не осмеливался даже попробовать пробежать через потерну. Он был отрезан от своих.

Боренсон бросил взгляд наверх, на крепостную стену. Звук артиллерийской стрельбы стих. Опустошители, как взрослые, так и молодые, уже захватили вершину северной башни, и дюжины монстров, как чешуя, покрывали стену. Несколько человек пытались противостоять им, но ясно было, что вскоре опустошители хлынут через стену.

«Гашт!» — послышалось заклинание. Боренсон инстинктивно попятился.

Он побежал зигзагами к северной башне, крича:

— Миррима, выходи!

По боевому ходу на стене мчался опустошитель, и, увидев, как стена рушится только под его весом, он прыгнул на верхушку башни. Осколки камней хлынули вниз. Первые три яруса провалились.

Боренсон отскочил, чтобы не попасть под град камней. Один камень с треском раскололся у самых его ног, осколки разлетелись во все стороны, и он услышал, как закричал от боли Капитан Темпест.

Он оглянулся. Воин Гередона в ужасе смотрел вниз. Осколок камня, острый, как кинжал, застрял в его голени.

— Беги к целителям! — закричал Боренсон, и как раз в этот момент опустошитель наверху проломился сквозь стену башни и прыгнул на улицу.

На севере, на дальнем конце острова, трубачи затрубили сигналы поражения и отступления, словно в надежде, что королева Лоуикер услышит их и пошлет свои войска в битву.

Боренсон атаковал опустошителя, гигантского мага. Он взлетел на дюжину футов в воздух и обрушил свой боевой молот вниз со всей силой, разбивая мягкий треугольник монстра.

Длинные шипы на бойке молота со звуком «чанк» пробили шкуру и вошли в плоть мага. Но чародейка была так велика, что молот не мог проникнуть глубоко в ее мозг.

Тварь замотала головой, и костяные пластины ударили Боренсона с такой силой, что он отлетел на тридцать футов и врезался в стену купеческой лавки. Кольчуга и подкольчужная рубаха смягчили столкновение со стеной, выстроенной из обмазанных глиной жердей, но все же удар был столь силен, что вышиб воздух из его легких.

Боренсон рухнул на землю и лежал, задыхаясь, около полминуты. Опустошитель-маг повернулся и уставился на него, развернув веером костяные пластины на голове и тревожно шевеля щупальцами.

Боренсон видел темную кровь, струящуюся по морде монстра. Он все же сумел нанести твари болезненную рану. Она, должно быть, решила, что он мертв, потому что развернулась и была готова помчаться вниз по улице, преследуя жителей и воинов, убегавших толпой.

Она уходит, подумал Боренсон. Я могу позволить ей уйти.

Но он не мог.

Он с трудом поднялся на ноги и пробежал вниз по улице сотню ярдов, преследуя раненого опустошителя. Тот как раз сцапал одного из отступавших гвардейцев и остановился на миг, словно для того, чтобы убедиться, что это человек.

Боренсон ринулся на монстра и изо всех сил ударил его молотом сзади по бедру.

Опустошитель зашипел, поток вони вырвался из его зада. Слишком поздно Боренсон понял, что это было заклинание.

«Стань сухим, как пыль, ты, порождение человека».

Тотчас же пот хлынул из всех нор Боренсона и потек по лицу. Его мочевой пузырь сжался, и теплая моча потекла по ногам.

Маг развернулся к нему лицом, слегка разжав челюсти.

— Будь ты проклят! — воскликнул Боренсон, прыгая в его пасть. Зазубренные зубы монстра оцарапали ему лоб, и он приземлился на твердый, как камень, язык.

Опустошитель захлопнул пасть, но слишком поздно. Боренсон был уже внутри. Он вскочил на ноги, развернул молот и нанес колющий удар рукоятью, стараясь проткнуть мягкий участок неба твари. Но в этот момент он потерял равновесие, и оружие ударило в кость.

Его начало швырять из стороны в сторону, потому что опустошитель затряс головой, стараясь избавиться от человека. Он ударился об острые зубы и ухватился за один из них.

Еще мгновение опустошитель тряс головой, затем остановился, чтобы почувствовать, есть ли еще какое-то движение во рту. И в этот миг Боренсон снова ударил молотом в мягкий участок неба. Горячая кровь омыла его благодатным потоком.

Опустошитель дернулся вперед и рухнул. Боренсон был сбит с ног и оцарапал лицо о шершавый язык монстра.

Некоторое время он лежал, страдая от боли, истекая кровью, сочащейся из дюжины маленьких ран, стараясь вздохнуть. Пот тек с него ручьем, язык распух от жажды.

Он пополз на коленях. Горячая кровь опустошителя толчками вырывалась из зияющей наверху дыры, низвергаясь почти кипящим душем.

Боренсон смеялся и полз вперед. Рот опустошителя был закрыт. Невозможно было даже увидеть что-либо сквозь сжатые губы. Огромные опустошители весили до двенадцати тонн, и большая часть этого веса приходилась на костяные пластины на голове. Даже Властитель Рун со всеми его дарами мускульной силы едва ли мог поднять больше чем несколько сотен фунтов.

Боренсон уперся ногами в десну опустошителя, а спиной — в верхнее нёбо. Он давил изо всех сил, но голова даже не пошевельнулась.

Он слышал, как снаружи пели боевые рога, зовя к отступлению от ворот. Народ кричал в ужасе. К этому времени дюжины опустошителей хлынули в проломленные стены.

«Что же я должен сделать?» — спросил себя Боренсон.

Он перекатился на спину, попытавшись толкать нёбо ногами. Но и это было бесполезно.

Челюсти опустошителя оставались сомкнутыми.

Он обдумал затруднительное положение, в котором оказался.

После первой битвы в Каррисе он видел в полях мертвых опустошителей, их рты были широко раскрыты, мышцы сведены предсмертной судорогой. Еще до наступления трупного окоченения рот твари откроется сам — всего через несколько часов.

Самым безопасным было бы оставаться здесь до окончания битвы. Но он не мог просто сидеть и ждать, пока остальные сражаются и умирают. Кроме того, Миррима была в северной башне, где битва кипела жарче всего. Если она еще жива, опустошители скоро перекроют ей выход и запрут в убежище.

— Я должен выбраться наружу, — пробормотал Боренсон.

Ему оставалось, только одно: прорубить себе путь наружу. Единственное место, где это можно сделать, было горло монстра, чуть пониже шеи. Он схватил боевой молот в правую руку, а кинжал в левую и бросился в глотку чудовища. Он протискивался вниз по горлу, когда мертвый опустошитель словно бы подавился. Его пасть распахнулась, а из желудка вверх хлынула желчь.

Поток желчи вынес Боренсона на улицу.

Он поднялся на колени и огляделся, чтобы убедиться, что находится в безопасности. Сделав это, он вложил кинжал в ножны, а затем стер желчь и кровь с рукоятки молота. Опустошители лавиной мчались со стен, не встречая препятствий. Северная башня была почти полностью разрушена. Только первый этаж, казалось, еще стоял, но в его темпом дверном проеме не было никакого движения.

Казалось, Боренсон обезумел.

— Миррима! — закричал он; сердце готово было выскочить из груди.

Если Миррима все еще в башне, ее должно было раздавить обломками.