У Эммы на глаза навернулись слезы. Непозволительная чувствительность, с которой она мгновенно справилась. Быть любимой достойным человеком и помогать бедным… Это то, о чем можно только мечтать. И плюс еще подарок судьбы: у нее нет соперницы в любви.
Конечно, обязательства перед своей лондонской академией у нее остались, но от переезда в деревню выиграют все. Что касается беспокойства о семье Боскасл, то ей от этого никуда не деться.
Но… здесь она тоже нужна. Герцогу необходим сын. Флоренс необходим муж. А Седрику — жена. Так что забот у нее будет полон рот.
За поданным десертом — компотом из груш и сыром — вечер продолжался весело и приятно. Выпили также мозельского и бордо в честь радостных событий. Вскоре после Серены появился викарий, попросив прощения за опоздание, в котором снова оказалась повинна адская леди. Одем выразил глубокое сожаление по поводу здоровья этой достойной дамы, но Гермия вовремя его прервала, ткнув локтем и объяснив, что адская леди — лошадь, а не женщина.
Герцог, хотя и выглядел утомленным, был доволен. Извинившись, он удалился на покой, и Эмма проводила его до лестницы.
— Я знаю, что не заслужил такого счастья, — с улыбкой сказал он.
— Если бы дары, которые мы принимаем, давались по нашим заслугам, то мы все были бы нищими, ваша светлость.
Он кивнул:
— Возможно, он действительно вас заслуживает. Дай Бог, чтобы он не наделал тех же ошибок, что и я, там, где дело касается любви.
— Обманщик, — пробурчала Эмма, как только они с Эйдрианом остались в комнате одни.
— Прости, я не понял тебя.
— Твои манеры за столом безупречны.
— Тебе это не нравится? — Он изобразил удивление.
— Не твои манеры, а твоя лживая сущность не нравится. Ты просил обучать тебя этикету, а сам воплощение изысканности. Достаточно посмотреть, как ты споласкиваешь пальцы в чашке и как ешь ореховый пудинг.
Он развязал галстук и улыбнулся ей.
— А что, если я скажу, что просто следил за тем, как это делаешь ты?
— Я тебе не верю. Между прочим, Эйдриан, Серена — одна из самых красивых женщин, которых я когда-либо встречала.
Он поморщился.
— И одна из самых буйных. Я же тебе говорил, что она не хотела выходить за меня. Она слишком хорошо меня знает.
— Или недостаточно хорошо.
Свободной рукой он расстегнул застежку платья, и светло-коричневый атлас упал к ее ногам. Туда же последовало и белье.
— Между прочим, Эмма, самая красивая женщина, которую когда-либо встречал я, — это ты. — Он поцеловал нежную кожу между плечом и ключицей. — Неужели я тебе этого не говорил?
Эйдриан проснулся еще до рассвета и пошел к обрыву. Давным-давно он часто убегал сюда, чтобы спрятаться от отцовских нравоучений. Он представлял себя завоевателем, командующим непобедимой армией, который замыслил напасть на замок и сбросить правителя — герцога. Наивно, но он надеялся освободить таким образом не только себя, но и возродить дух матери.
У него в жизни были более трудные сражения. А теперь… теперь он хотел мира. Он может уйти отсюда. Эмма будет возражать, настаивать, чтобы он исполнил свой долг, но, в конце концов, поддержит его решение.
Он ведь поклялся когда-то, что не останется. Он поклялся, что ему наплевать на то, что о нем подумают. Он вернулся отчасти для того, чтобы доказать отцу, что жил полной жизнью, обходился без тех выгод, какие дает богатая семья или аристократическое происхождение.
Но вдруг он засомневался: а что, если Эмма была права? Он ведь сын герцога и наследник не только отцовского богатства и положения, но и тех обязанностей, которые налагает титул.
Он уже не ребенок, играющий в победителя. Поднялся сильный юго-восточный ветер. Эйдриан смотрел вдаль на подернутое туманом озеро, на скот, пасущийся на холмах, и на деревню за холмами. Помещичий дом господствовал над окрестностями. Так было всегда. Годы не пощадили дом, и следы запустения нельзя не заметить. Дом. Что такое дом?
Дом — это его воинственный ангел. Вот она взбирается по холму, размахивая его плащом и крича, что он простудится, стоя в одной рубашке на ветру.
Он взял из ее рук плащ и накинул на плечи ей. Она продолжала его журить, а он обнял ее и прижал к груди.
Скарфилд нуждается в защитнике.
А защитник нуждается в Эмме Боскасл.
— Что-то случилось? — спросил он, прижавшись подбородком к ее голове.
Она вывернулась из его рук.
— Сейчас скажу. Я только что получила письмо из Лондона.
— От кого?
— От Шарлотты и Хита. Они оба заверяют, что беспокоиться не о чем.
— Что, разумеется, означает…
— …что основания для беспокойства есть.
Он помогал ей спускаться с холма, заслоняя собой от ветра.
— С чего ты это взяла?
— Видишь ли, Эйдриан, мисс Пеппертри грозится уволиться.
— Но она этого не сделала?
— Кто знает? Еще меня предупредили не верить ничему, что написано в газетах о моей академии и о заведении Одри Уотсон.
— Кто такая Одри Уотсон? — спросил он. — Кажется, я уже слышал это имя.
— Тебе делает честь, что ты не знаком с ее заведением. Ох, Эйдриан! Она содержит бордель под названием «Школа Венеры».
Он разразился хохотом.
— Но это еще не все, — сказала Эмма.
— Что же еще?
— Шарлотта выразила желание стать писательницей.
— Но это звучит достаточно безобидно. Разве нет?
— Не так уж безобидно, если она хочет написать историю семьи Боскасл.
Он присвистнул.
— Даже не знаю, что сказать.
— Я скажу за тебя. — Эмма покраснела. — Есть такие семейные истории, которые следует держать в секрете. В нашей не будет ни единой главы, ни единой страницы без скандала.
Эйдриан посмотрел на небо, потом перевел взгляд на Эмму. Ее маленькие ушки и нос покраснели от холодного ветра. Прядки абрикосовых волос выбились из прически. Она выглядела такой волнующе- неистовой. Как же он любит свою жену! И как рад, что покончил с жизнью, полной сражений и путешествий. Его будущее — это семья. Возможно, разведение лошадей. А на Рождество он будет есть пудинг вместе с женщиной, которая заставляет его надевать плащ, чтобы он не простудился.
— Давай посмотрим на охотничий домик, — вдруг предложил он, взяв Эмму за руку. — Седрик говорил, что он разваливается, и его используют под сарай.
Она сморщила нос:
— Сарай? Ну, я не знаю…
— Эмма, сейчас пойдет дождь. Разве ты не чувствуешь?
— Нет. И в небе ни облачка.
