голове и совал в карман денежку — на мальчишеские забавы. Отец кормил, покупал какие-то шмотки, но ни учёбой, ни личной жизнью никогда не интересовался. Само собой, при такой жизни главной ценностью для Владимира стала свобода, и ему странно и страшно было предлагать едва знакомой девушке руку и сердце. Но он сделал это.
Женя вроде бы и отказала, и в то же время сказала «не брошу». А через неделю потащила к родителям — знакомиться.
Её родители жили в маленьком городе Шуя, в 30 километрах от Иванова. Знакомство прошло успешно и очень быстро: отец-алкаш был рад поводу выпить, сходу хлопнул три стопки и начал валиться набок. Измученной матери было не до гостей. Даже толком не перекусив, они с Женей убежали из родительского дома и отправились гулять по городу. Бродили по старинным улочкам с вековыми липами, любовались широким разливом реки с высокого берега. И здесь, на берегу, Владимира вдруг накрыло, яркая весенняя картинка развалилась, показались сероватые контуры, прочертилась глубь земли: остатки свай, срубов, черепки, обломки инструментов и — горсть монет.
— Женя, мы сможем найти лопату? — спросил он.
— Здесь нельзя копать, это же древний крепостной вал, — напугалась она.
— Не бойся, мы совсем чуть-чуть.
Они выпросили лопату в Доме детского творчества, где у Жени были знакомые: школьницей занималась тут в драмкружке. Вернулись на горку. И в самом деле, Владимир копнул всего пару раз и вместе с песком выбросил под ноги девушке горсть монет. Яму аккуратно зарыли, засыпали прелой листвой, затоптали. Лопату вернули в Дом творчества и там же, в туалете, вымыли руки, отмыли монеты.
Владимир завернул их в платок, все, кроме одной двухкопеечной денежки, на которой хорошо был виден год — 1788-й.
— У вас в городе есть антикварная лавка, магазин какой-нибудь, ломбард?
— Не знаю даже… Я никогда в таких местах не бывала.
— А валюту кто-нибудь продаёт с рук?
— Да, около банка всё время сидит мужик, предлагает валюту.
— Идём туда.
Около банка дежурил молоденький скупщик, худенький, гнусавый, чуть косоглазый. Он заметно побледнел, увидев, что ему предлагают. Долго крутил монету так и эдак, рассматривал шрифт, насечки. Начал знакомиться:
— Меня зовут Димон, я тут один работаю. Никто кроме меня в таких вещах не понимает, даже не ищите. И деньги нормальные только я дам.
Димон задал сотню вопросов — кто такой, как зовут, где живёшь, где нашёл, есть ли ещё монеты или, может, иконы? Владимир отвечал уклончиво. В конце концов попытался забрать монету из цепких лап перекупщика — или возвращай, или гони деньгу.
— О чём ты говоришь? Заплачу.
— Сколько?
Димон быстро огляделся и, не увидев вокруг никого подозрительного, достал из-за пазухи пачку тысячных. Отсчитал пятьдесят штук и протянул Владимиру:
— Больше не могу. И так в убыток беру. Просто для коллекции нужна.
Владимир быстро сунул деньги в карман и, не прощаясь, пошёл прочь.
— Телефон оставь! — гнусавил вдогонку перекупщик.
Они с Женей тут же взяли такси и уехали в Иваново. Всю дорогу она молчала, и только по широко открытым глазам можно было понять, как ей страшно.
На «Пифагоре» бушевал праздник. Гремела музыка, по палубе сновали официанты с подносами. Каганович, обнявшись с Архаровым, пел про есаула и коня. А Владимир водил девушку за руку и безостановочно говорил. Они изрядно выпили, и язык его развязался не на шутку. Яфа внимательно смотрела на своего спутника, но ни разу не кивнула — не понимала ни слова.
«А это и в самом деле увлекательно», — думал Владимир. Он тащил её за руку по палубе, брал у очередного официанта два бокала шампанского: окей, Яфа, дриньк, за тебя, красавица… И горячо шептал ей в ухо все подряд — про Россию, про себя, про свой неудавшийся роман, даже, кажется, читал стихи Есенина, сбиваясь на каждой строчке.
Владимир провёл девушку на самый нос яхты, поставил за фальшборт, имитируя сцену из «Титаника». Она догадалась, подняла руки, как крылья, и в первый раз улыбнулась ему. Он обнял её сзади, прижался к ней. Кровь моментально ударила в голову. Владимир буквально захлебнулся желанием, пробрался рукой под полосатую блузку, нашарив небольшие крепкие грудки с острыми сосками, твёрдый плоский живот. Он медленно сходил с ума и шептал ей на ухо: «Если ты прыгнешь, то и я прыгну, слышишь, красавица, я обязательно прыгну за тобой».
Небо над заливом неожиданно вспыхнуло и раскололось пополам. С «Петра Столыпина», стоящего в полумиле от яхты, грянул салют. Это был грандиозный салют, достойный своего заказчика. Огромные цветы распускались в ночном небе, меж ними змеились лианы, ракеты расчерчивали черноту, разлетались тысячами искр, отражаясь в тёмном молчаливом море. Публика аплодировала.
— Господа, у нас — день Нептуна! Наптьюн дэй! Кто не знает, что это такое, тому не повезло! — кричал в микрофон Каганович.
С правого борта спустили небольшую платформу — она оказалась в метре над морем. Неожиданно появился вертолёт, прожектор прошил тьму, высветив борт и висящую над волнами площадку. Стало шумно, по воде пошла грозная рябь от винтов.
Первым в море прыгнул Архаров под всеобщий хохот. Тут же вынырнул, помахал всем рукой и легко поплыл прямо в одежде, огибая яхту.
— Господа, ледис энд джентльмен, прошу, велкам, грозный царь Нептун требует жертв!
Скидывая пиджаки, на платформу выбрались несколько мужчин, один за другим сиганули в воду с криками на разных языках. Одного раскачали за руки и за ноги и выбросили прямо через борт.
Владимир был на особом положении и не опасался за себя и свою спутницу. Их никто бы не посмел бросить в воду. Но он жаждал уединения и потащил девушку в капитанскую рубку. У штурвала дежурил Газали — он понимающе подмигнул и показал пальцем наверх. Пришлось пробираться на второй этаж, потом по узенькой лестнице на крышу. На ступеньках они вдруг начали целоваться, да так отчаянно, что чуть не скатились назад в рубку. Владимир потянул Яфу за руку на крышу. Там стояли колонки и суетился мужик в наушниках. Опять помеха! Парочка с хохотом рухнула на четвереньки и забралась под звукооператорский пульт.
А внизу, на палубе, кипело веселье. Каганович обещал за лучший прыжок в море невероятный приз, и мокрые мужики вовсю соревновались, сигая с нижней палубы через борт. К ним присоединились и несколько дам. Каждый прыжок сопровождался хохотом, аплодисментами и взрывами салюта со «Столыпина».
— Ху из зэ бест! — орал в микрофон Каганович.
Неожиданно вертолёт сорвался с места, дал небольшой полукруг, и начал пикировать на яхту, вращая прожектором.
— Спасайтесь! Сэйв юсэлвс! Сальвос! — вопил олигарх.
Вертолёт пролетел над самой палубой, чуть не срезав винтами мачту, и окатил публику водой. Теперь мокрыми были все. Толпа начала радостно скидывать с себя промокшие одежды. Официанты носили махровые полотенца, а вместо шампанского на подносах появилась водка и бутерброды с икрой.
Вертолёт поднялся выше и осветил всю яхту.
— Итак, господа, кто же бест, ху из лучший, кому мы отдадим наш приз? — В руке Кагановича блеснула золотая монета, первая осьмушка из самого знаменитого клада в мире. — Будем голосовать, господа? Вото, амигос?
Матросы «Пифагора» к тому времени всех вытащили из воды и вежливо оттесняли от бортов желающих нырнуть ещё раз. На палубе рекой лилась водка, летела в разные стороны одежда, полуголая публика с восторгом растирала друг друга полотенцами. Кое-где растиранье уже перешло в откровенные
