которых оставил им Эдекон, пока, наконец, навстречу не выехали два всадника, которые сообщили, что послы приблизились к лагерю Аттилы, который ждет их. И действительно, назавтра они увидели с вершины холма раскинувшиеся у их ног бесчисленные палатки варваров, среди которых стоял и шатер Аттилы. Послы решили расположиться тут же на холме, но отряд гуннских всадников поднялся к ним и приказал разбить лагерь в долине. «Неужели вы осмелитесь, – кричали гунны, – поставить свои шатры на вершине, когда Аттила внизу?»
Едва они устроились на указанном им месте, как, к их удивлению, появились Орест, Эдекон и другие с вопросами, что за дела привели их сюда, в чем задача посольства. Растерявшись, послы могли лишь удивленно смотреть друг на друга. При повторном вопросе Максимин сообщил, что не может открывать задачу посольства никому, кроме Аттилы, к которому он и послан. Скотта, брат Онегезия, гневно заявил, что их прислал сам Аттила и послы обязаны ответить. Когда Максимин снова ответил отказом, гунны ускакали.
Но римлянам недолго оставалось сомневаться, какой прием им уготован. Скотта с друзьями, но уже без Эдекона вскоре вернулся и еще раз изумил Максимина, слово в слово повторив содержание письма императора к Аттиле. «Вот это, – сказал он, – вам и поручено. Так что можете сразу же уезжать». Максимин тщетно пытался протестовать. Не оставалось ничего иного, как готовиться к отъезду. Вигилий, который знал, какого исхода ждет Хризафий, был в ярости. Лучше соврать, сказал он, чем вернуться, ничего не добившись. Что делать? Уже спустилась ночь. Они были в самой середине владений варваров, от Дуная их отделяли пространства чужой враждебной земли. Внезапно, пока слуги вьючили животных, готовясь к утомительному обратному пути, появились другие посланники от властителя гуннов. До рассвета послы могли оставаться в своем лагере. Этой беспокойной ночью, не будь Вигилий таким дураком, он должен был догадаться, что Эдекон предал его.
Тем не менее не варвар Вигилий нашел путь спасения из трудной ситуации, когда на рассвете они услышали повторный приказ сниматься с места, а Приск, который и оставил нам яркий рассказ об этой прискорбной ситуации. Именно он, видя унижение, которому подвергли его начальника, нашел в лагере гуннов Скотту, брата Онегезия, старшего советника Аттилы. Вместе с ним переводчиком отправился Вигилий. Летописец умно построил разговор, взывая к амбициям Скотты. Он указал ему не только на преимущества мира между гуннами и римлянами, но и на личные блага в виде почета и подарков, которые могут достаться Скотте, а в конце разговора изобразил сомнение в способностях Скотты, если тот не может справиться даже с таким небольшим делом, как добиться приема посольства. Скотта ускакал на встречу с Аттилой, Приск вернулся к своему патрону, и вскоре Скотта привел эскорт, который и должен был проводить их к шатру вождя.
Должно быть, прием представлял собой странное зрелище. Шатер Аттилы был окружен большой стражей; в нем стоял деревянный стул, на котором и восседал великий гунн. Иордан, Вигилий и сопровождавшие их слуги, которые несли подарки, остались на пороге. Максимин в одиночестве прошел вперед и вручил в руки Аттиле письмо от Феодосия со словами: «Император желает Аттиле и всем прочим здоровья и продления дней его». – «Пусть и римлянам достанется все, что они желают мне, – ответил варвар, который уже был в курсе дела, и гневно повернулся к Вигилию: – Бесстыдное животное, как ты осмелился явиться сюда, зная, что обязан следить за соблюдением условий мирного договора! Разве я не говорил тебе, что больше не буду принимать послов, пока не получу всех беглецов!» Вигилий ответил, что они привезли с собой семнадцать беглецов, и больше никого в империи не имеется. Но эти оправдания вызвали у Аттилы новый приступ ярости. «Я распну тебя и брошу стервятникам!» – кричал он. Что же касается беглецов, он объявил, что еще много таковых скрывается в империи, и заставил своего писца зачитать их список, после чего приказал Вигилию отправляться вместе с Эславом, одним из командиров Аттилы, и сообщить Феодосию, что должен потребовать немедленного возвращения всех беглецов, которые оказались на территории империи со времени Карпилио, сына Аэция, кторый был у него в заложниках. «Я никогда не потерплю, – сказал он, – чтобы мои рабы поднимали оружие против меня, как бы им ни помогали те, у кого они искали убежища… Какой город, какую крепость способны они защитить, когда я решил захватить их?» После этих слов Аттила успокоился; сообщив Максимину, что приказ об отъезде касается только Вигилия, он попросил посла остаться и подождать ответа на письмо императора. Встреча завершилась церемонией преподнесения и принятия подарков от римлян.
Вигилий конечно же должен был догадаться, что означает его изгнание. Хотя, возможно, он был слишком самонадеян и глуп, чтобы понять это. Во всяком случае, он ничего не рассказал своим спутникам и впал в растерянность из-за того, что Аттила изменил отношение к нему. Вся эта ситуация серьезно обсуждалась в римском лагере. Иордан предположил, что о глупом поведении Вигилия в Сердике было доложено Аттиле, что и разъярило его. Максимин не знал, что и думать. Пока они обсуждали эту тему, появился Эдекон и отвел Вигилия в сторону. Скорее всего, гунн решил, что того надо успокоить. Он заявил, что по-прежнему сохраняет верность плану Хризафия. Более того, видя, каким дураком оказался Вилигий, он рассказал, что сам поспособствовал его изгнанию, чтобы дать переводчику возможность вернуться в Константинополь и получить обещанные деньги якобы для нужд посольства и покупки продуктов. Вряд ли Вигилий ему поверил, во всяком случае надолго; через несколько часов Аттила прислал распоряжение, что никому из римлян не позволяется ничего покупать у гуннов, кроме того, что совершенно необходимо для жизни, – ни коней, ни других животных, ни рабов, ни выкупать пленников. Вигилий отбыл со звучащим в его ушах приказом, чтобы выполнить безнадежную, как он должен был понимать, миссию.
Через два дня Аттила снялся с места и направился в свою столицу. Римские послы, подчиняясь указаниям проводников, назначенных гуннами, последовали за ним. Едва они прошли небольшой отрезок пути к северу, как им было приказано оставить караван Аттилы и идти другим путем, потому что, как им было сказано, вождь хочет добавить к своим многочисленным женам еще одну, Эскам, дочь вождя соседнего поселения.
Очень интересно сделанное Приском описание пути, по которому пришлось проследовать посольству. Они шли через Венгерскую равнину, через жуткие болота и озера, которые приходилось преодолевать на плотах; в лодках-долбленках, подобных тем, что они видели на берегах Дуная, они пересекли три больших реки, в том числе и Драву. Питались они в основном просом, которое проводники получали или отбирали у несчастных крестьян, пили мед и пиво и полностью зависели от милостей погоды, которая была очень плохой. Однажды их лагерь был полностью уничтожен налетевшей бурей, и, если бы не гостеприимство вдовы Бледы, они бы, скорее всего, погибли.
Через семь дней пути, который привел их в самое сердце Венгрии, они оказались у какой-то деревушки, где их путь слился с большой дорогой, по которой двигался Аттила. Здесь им пришлось остановиться в ожидании вождя, потому что они были должны следовать за ним, а не впереди. Именно здесь они встретили другое римское посольство от императора Запада Валентиниана III, который поссорился с Аттилой из-за священных сосудов Сирмиума. Оказывается, в 441 году епископ Сирмиума, видя, что город оказался в окружении, собрал драгоценные столовые приборы, священную церковную утварь и тайно переслал их некоему Константиусу, галлу, в то время министру Аттилы. В случае падения города все это добро следовало использовать для выкупа – сперва епископа, а если он умрет, то и других пленников. Однако Константиус обманул доверие епископа и продал или заложил одно блюдо серебряных дел мастеру в Риме. Аттила услышал об этом, когда уже не мог добраться до Константиуса, и объявил все это добро своей добычей. Валентиниан послал посольство к Аттиле из Равенны именно в связи с этой печальной историей.
Разыгрался самый позорный спектакль. В этой маленькой деревушке послы двух императоров, Запада и Востока, дворов Константинополя и Равенны, Нового Рима и Старого, сидя в болоте, ждали, пока мимо них проследует дикарь, в караване которого им будет позволено следовать, униженно ожидая аудиенции. Конечно, Аттила лично и специально организовал такую встречу, и, когда он верхом подъезжал к своей столице, оба посольства, следуя за ним, глотали пыль из-под копыт его коня, а он мог радоваться тому изощренному оскорблению, которое нанес цивилизации, торжеству грубой силы над законом.
Глава 4
Посольство империи при дворе Аттилы
Свидетелем въезда Аттилы в его столицу был Приск. С наивным тщанием, которое явно свидетельствовало о его любопытстве и наблюдательности, он описал все подробности. Гунна встретила процессия девушек в белом, которые, окутанные длинными льняными покрывалами, выступали группами по
