густое масло еще больше. Я летел вслепую и должен был отклониться вбок, чтобы видеть, что впереди.
«Позволь машине планировать. Ты не должен пикировать. Не пугайся, Хенн. Ты можешь благополучно приземлиться. Единственная опасность состоит в том, что капли масла просочатся через капот и попадут на горячий двигатель. Сначала будет треск, а затем начнется фейерверк».
Масло текло повсюду, расползаясь, словно рептилии. Я снизился до 900 метров, прошел сквозь облака и попытался найти подходящее место для посадки. Я задавался вопросом, не должен ли я выпрыгнуть с парашютом.
Однако я решил рискнуть и не покидать самолет. Мне продолжал мерещиться черный деревянный крест на краю аэродрома в Тускании. В любом случае я должен был попытаться. Мне придется совершить аварийную посадку. «Ты не можешь погибнуть, Хенн. Удача на твоей стороне».
Я пытался оживить свою храбрость и успокаивал сам себя. Внезапно я увидел серовато-коричневое поле, окруженное деревьями. Оно, казалось, звало меня. Я заложил левый вираж и направился к нему. Мое ветровое стекло сейчас было почти черным. Я мог видеть только по бокам, и, чтобы облегчить ситуацию, я открыл фонарь и высунулся.
Бац! Мне в лицо ударила струя масла. К счастью, на мне были очки, но теперь они были залиты. Я снял их и укрылся за боковым стеклом, косясь одним глазом в сторону ветрового стекла. Я мог видеть все вокруг, кроме того, что было впереди. Я снижался по нисходящей спирали, позволяя машине планировать. Сосредоточив все свое внимание на поле, я, к своему ужасу, заметил, что только что проскользнул над высоковольтной линией, а затем над деревом. Теперь я должен был приземлиться любой ценой. Поле было достаточно большим. Ничего не могло случиться.
В последний момент, когда я выключил двигатель, то заметил, что поле вспахано. Мельком я увидел внизу под своими колесами впадину в земле. Я попытался перескочить ее, но «Мессершмитт» был уже на последнем издыхании. «На себя. Тяни на себя ручку управления, иначе ты воткнешься в землю».
Мои руки действовали автоматически. Вместо набора высоты, как я предполагал, я спикировал. Скорость увеличилась. Я потянул ручку на себя. Нос опустился, слегка приподнялся, очень немного, а затем последовал удар.
Я почувствовал в спине ужасную острую боль, пронзившую меня, черная пелена повисла перед глазами…
– Моя спина, – закричал я, – моя спина.
Я инстинктивно ощупывал себя, бормоча:
– Я что-то сломал. Интересно что.
В кабину просачивался запах гари. Я знал, что должен выбираться как можно быстрее. Масло вот-вот загорится, машину охватит пламя.
Словно слепой, я нащупал край кабины, схватился за него, рывком поднялся со своего кресла, зашатался и плашмя упал на землю. Я продолжал стонать:
– Моя спина, о, моя спина.
Прибежали несколько итальянцев – они не могли упустить такой случай. Они начали жестикулировать и говорить все сразу, пробуя поднять меня. У меня осталось достаточно сил, чтобы выкрикнуть:
– Ради бога, удирайте. Разве вы не видите, что самолет в любой момент может полыхнуть огнем?
Они не поняли ни слова, но все же отступили назад. Я поднялся на ноги и, шатаясь, направился в направлении ямы в земле, чтобы укрыться в ней. Крестьяне пошли за мной и дали мне выпить. Я почувствовал, что силы возвращаются ко мне.
В конце концов появился немецкий обер-фельдфебель.
– Здесь произошла катастрофа?
Я разразился смехом.
– Вы проклятый кретин! Вы видите меня лежащим на земле, а в сотне метров мой «ящик», который может вспыхнуть словно бенгальский огонь, и вы задаете мне чертовски глупый вопрос, подобный этому! Сначала отгоните гражданских жителей. В моем «Мессершмитте» есть кое-какие вещи, которые они могут стащить.
Обер-фельдфебель очистил поле и вернулся ко мне.
– Вы ранены, герр лейтенант?
– Нет. Я лишь получил хороший пинок по заднице, когда приземлялся. Помогите мне встать. Возможно, вы могли бы найти для меня автомобиль. Я должен вернуться на аэродром.
Я осторожно поднялся с его помощью и медленно побрел к своей машине. Если она до этого не взорвалась, то есть надежда, что все будет тихо и сейчас.
Она действительно не горела. Вероятно, это было плодом моего воображения. Должно быть, меня напугал запах масла или подгоревшего провода. Я взял из кабины все, что смог, – кислородную маску, свой шлем с наушниками, карты и, как сувенир, ключ зажигания. Это был уже второй. В нескольких сантиметрах от дульного среза пушки, около вала пропеллера, зияла огромная дыра в масляном баке.[126] Она и стала причиной аварии.
На автомобиле я вернулся в Тусканию. В столовой я обнаружил несколько новых пустых стульев. Аэродромная радиостанция поймала мой сигнал бедствия, но лишь частично. Они только поняли, что это был «Мессершмитт» из 6-й эскадрильи, но не знали чей. Номера самолетов 4-й эскадрильи были синими, а 5-й – черными. Наши имели желтый цвет. Пропавшими без вести числились два пилота – Герберт и я. С другой стороны, они не знали, кто из нас, он или я, был тем, кто пытался приземлиться. Они видели, что мы спикировали после последней атаки, но остальные, которые преследовали «Мародеров», не могли последовать за нами вниз.
После своей посадки я забыл включить рацию и выйти на связь и на пути домой думал: «Мой стул тоже будет пуст. Как они удивятся, когда увидят меня входящим».
Я толкнул дверь столовой и вошел.
Все обернулись. Я имел хорошенький вид: весь покрытый маслом, черный, как грузчик угля, с взъерошенными волосами и грязными руками и с парашютом под мышкой.
– А где Герберт? – спросил Старик.
– Я видел, что он спикировал в облака, и это все.
Я бросил свой парашют в угол и рухнул на стул.
Наступила тишина, и спустя несколько минут Зиги спросил:
– Ты совершил вынужденную посадку?
– Разве не ясно. А что вы еще думали?
– Мы полагали, что это Герберт.
– Нет. Это был я.
Снова наступила тишина.
Я предполагаю, что они предпочли бы увидеть вернувшимся назад Герберта, а не меня. Я еще не стал «стариком», для них я оставался новичком. Конечно, я согласен, что потеря командира эскадрильи, имевшего на своем счету шестьдесят побед,[127] более тяжелая, чем потеря молодого лейтенанта, чьи успехи едва можно было сосчитать, но это было уж слишком. Имелось множество новичков, подобных мне, в то время как ветеранов и асов можно было пересчитать по пальцам одной руки. Я чувствовал, что могу прочитать их мысли: «Подумать только, новичок выпутался из этого, а Герберт упал словно камень. Почему Хенн должен сообщать нам о смерти командира 6-й эскадрильи?»
Тяжелая тишина давила мне на плечи, словно свинцовая глыба.
– Черт! – произнес командир группы. – Кто сбил «Мародер», вы или Герберт?
– Я не знаю. Мы оба стреляли одновременно. Я даже не видел, что он упал. Как я могу сказать?
– Прекрасно. «Мародер» будет записан на счет Герберта.
– Вы совершенно правы. Я не думаю, что сыграл в этом большую роль.
Я встал и пошел в свою комнату. Зиги последовал за мной.
– Все думали, что ты погиб.
– Ты думаешь, что я не заметил этого? Меня это заботит меньше всего. Сегодня я в порядке, а завтра…
– Не говори словно полный идиот. Мы думали так, потому что видели, как ты пикировал в последний раз. За твоей машиной тянулся дымный шлейф, но никто не видел Герберта. Ты, стреляя из всех своих
