поднимаются выше и выше, летят сквозь жаркие созвездия летней ночи, отражаются в широко распахнутых глазах, плывут вглубь Иллинойса над ночными реками и сонными особняками, уменьшаются, улетают…
Отец Перигрин почувствовал, как к глазам его подступают слезы. Над ним Огненными Шарами реяли марсиане. На мгновение ему показалось, что дедушка воскрес и стоит рядом.
Но это был отец Стоун.
— Ради Бога, святой отец, идемте отсюда, — говорил он.
— Я должен говорить с ними. — Отец Перигрин подался вперед, еще не зная, что скажет через минуту. Вспомнилось, как он шептал Огненным Шарам: «Вы прекрасны, вы прекрасны», но сейчас этого было мало. Он еле поднял отяжелевшие руки и выдохнул слово, которое еще в детстве хотел прокричать Огненным Шарам:
— Здравствуйте…
А шары все плыли на фоне ночи, словно отраженные в темном зеркале — неподвижные, сверхъестественные, вечные.
— Мы пришли с именем Божьим, — сказал небу отец Перигрин.
— Глупости, глупости, глупости! — вскрикнул отец Стоун. — Отец Перигрин, перестаньте ради Бога!
Светящиеся сферы моментально скрылись в горах.
Отец Перигрин воззвал снова, и эхо потрясло вершины гор. Лавина дохнула пылью, помедлила и, рокоча камнями, понеслась на них.
— Смотрите, что вы наделали! — крикнул отец Стоун. Отец Перигрин, все еще очарованный, взглянул и ужаснулся. Бежать было бесполезно — все равно камни догонят их и сотрут в порошок. Он лишь успел вздохнуть:
— О Боже!
…и камни упали.
— Отче!
Их выметнуло, словно мякину с веялки. Вспыхнуло голубое сияние, звезды померкли, прогрохотало, и они оказались на крепкой скале, в двух шагах от места, где должны были упокоиться их тела. Голубое сияние погасло.
Священники стояли, вцепившись друг в друга.
— Что это было?
— Нас спасло голубое сияние!
— Нет, мы успели убежать!
— Это шары спасли нас!
— Невозможно!
— И все-таки это они.
Небо опустело. Ощущение было такое, словно вдруг умолк огромный колокол, но его отзвук еще вибрировал в зубах и костях.
— Скорее идемте отсюда. Вы чуть не погубили нас.
— Я уже давно не боюсь смерти, отец Стоун.
— Вы ничего не доказали. Эти голубые огни исчезли после первых же ваших слов. Бесполезно с ними разговаривать.
— Нет, — настаивал отец Перигрин, — они как-то спасли нас. Это достаточно доказывает, что у них есть души.
— Конечно, они
— Это не животные, отец Стоун… Животные не стали бы спасать неизвестных живых существ. Здесь налицо и милосердие, и сострадание. Возможно, завтра мы узнаем больше.
— Что мы узнаем?! Как? — Отец Стоун очень устал, все переживания души и тела отразились на его суровом лице. — Будем выслеживать их с вертолетов? Декламировать им Библию? Они же не люди — у них нет глаз, ни ушей, ни тел, подобных нашим.
— Зато я кое-что знаю о них, — отвечал отец Перигрин. — Мне ведомо великое откровение: они спасли нас, значит, они мыслят и отличают живое от неживого; Это ли не признаки души?
Отец Стоун разводил огонь, кашляя от едкого дыма.
— Я открою обитель для гусей и монастырь для свиней, — сказал он наконец, глядя на горящий хворост, — построю часовню под микроскопом и буду отправлять там службы, буду слушать их молитвы и выслушивать исповеди…
— Ох, отец Стоун…
— Простите, — покрасневшие глаза отца Стоуна блеснули поверх огня, — но уж больно это походит на крокодиловы слезы перед тем, как пожрать нас. Вы рискуете успехом всей нашей миссии, отец Перигрин. Мы принадлежим Фесттауну, там мы должны причащать и исповедовать.
— Вы можете распознать человеческое в нечеловеческом?
— Я бы гораздо охотнее искал нечеловеческое в человеческом.
— А если нам откроют грехи этих созданий, грехи, известные нашей морали, разве это не докажет их разумность и свободу воли?
— Для этого нужна великая убежденность.
Становилось холоднее. Они поужинали бисквитами и ягодами, глядя на огонь и думая каждый о своем, потом раскидали костер и улеглись. Желая оставить за собой последнее слово, отец Стоун сказал, глядя на дотлевающие угли:
— На Марсе нет ни Адама, ни Евы, ни новых грехов. Возможно, марсиане живут уже в царстве Божьей благодати. Тогда нам волейневолей придется вернуться в город и спасти души землян.
Отец Перигрин помолился в душе своей за отца Стоуна, который сделался так мелочен и неразумен.
— Согласен, отец Стоун, но ведь марсиане убили нескольких первопоселенцев. Это грешно. Но здесь должны быть и новые грехи, и марсианский Адам, и марсианская Ева, которые не сохранили образ божий и скатились во грех.
Отец Стоун притворился спящим.
Отец Перигрин никак не мог заснуть.
Конечно, они не имели права бросить марсиан на произвол судьбы. Но разве нельзя преступить совесть и вернуться в людские города, что погрязли в грехах, где столько алчущих глоток и белотелых женщин с горящими глазами, развлекающих одиноких рабочих на ложе порока? Разве не там истинное место священника? Может быть, этот поход в горы — всего лишь его каприз? Думал ли он при этом о пользе Церкви Христовой или лишь об утолении своего ненасытного любопытства? Эти голубые шары — каким лихорадочным огнем пылают они в его душе! Какая же это непосильная миссия — отыскать душу под личиной человека в нечеловеческом образе. Неужели он столь возгордился, что счел себя в силах, пусть даже лишь в душе своей, обратить на путь истинный все пламенные сферы, обитающие на этом огромном холмистом бильярдном столе? Вот он, грех гордыни! Вот цена дел твоих! Но ведь эти греховные гордыни мысли родила Любовь: он так любил Бога и был так счастлив этим, что хотел одарить этим счастьем и всех остальных.
Уже засыпая, он снова ощутил голубое пламя, словно огромные ангелы слетелись тихо и напевали ему в его беспокойном сне.
Они сияли в небе и ранним утром, когда отец Перигрин проснулся.
Отец Стоун тихо спал, свернувшись в тугой клубок, а отец Перигрин, заметив марсиан, не отводил от них взгляда. Он знал, что они человечны, но это предстояло доказать, иначе епископ отстранит его и освободит дорогу более способному.
Но как это докажешь, если они скрываются в высях небесного свода? Как приблизишься к ним и как вопросишь?
«Они спасли нас от обвала».
Отец Перигрин поднялся, прошелся меж камней и начал взбираться на ближайшую гору, пока не достиг крутого утеса футов двести высотой. Он остановился, перевел дух: от энергичного восхождения он
